Сочинения в двух томах. том 1
Шрифт:
Селия немедленно отправилась в ванную комнату. Доре последовала за ней.
Вода в тазу была приготовлена. Купальщица, совсем голая, обеими руками прижала к телу большую набухшую губку, прежде чем присесть на корточки в маленьком холодном пруде.
— Не теплая вода? — воскликнула в изумлении Доре.
— Никогда. Старая привычка, знаете ли! Когда я была еще совсем молодой девушкой, моя мать запрещала мне теплую воду, даже зимой.
Маркиза широко раскрыла глаза:
— Вы проделывали обмывание, когда жили с родителями?
Селия вдруг опустила глаза, покраснела и прошептала:
— Да.
И не знала, как окончить фразу. Но Доре была добросердечна и сразу покончила со смущением своей маленькой приятельницы. К тому же она не в первый раз почуяла «высокое» происхождение Селии, происходившей, по меньшей мере, от аптекаря или начальника железнодорожной станции. Когда женщина хорошо грамотна, что удивительного, если она происходит из семьи, где каждое утро проделывают обмывание! А, главное, Селия не пользовалась этим, чтоб задирать нос? Поэтому Доре не стала слушать и прервала ее:
— Кстати, вот что… Вы вполне уверены, что Пейрас бросил вас?
— Больше чем уверена!
— Отчего так? Надеюсь, вы не станете жалеть о нем, об этом скверном мальчишке! Вы знаете, я высказывала вам мое мнение о таких постоянных связях: это годится для женщин, которым стукнуло уже тридцать и которым нужно подумать о будущем. Но до тех пор нельзя застаиваться, нужно переходить из рук в руки и набираться опыта и знаний. Только меняя друзей, можно научиться всякой всячине. Сколько раз я твердила вам эту прописную истину? Послушайте! Вы думаете, что я когда-нибудь нашла бы мое истинное призвание — театр, — если б я висела на шее того, кто был моим самым первым другом? Только пятнадцатый открыл у меня голос и стал платить за уроки пения. Оставьте, детка! Вы должны поставить свечку святому Вышибале за то, что Пейрас вас бросил.
Селия продолжала молчать, сидя по-прежнему на корточках и прижимая губку повыше грудей, которые она орошала медленным дождем. Доре взглянула на нее и прервала проповедь:
— Отчего вы не предпочитаете пользоваться мокрым полотенцем для груди? Говорят, от этого она становится более упругой и крепкой. Правда, вам нечего заботиться об этом. Вы хорошо сложены, детка!..
— О! — воскликнула Селия вежливо. — Я видела вас во время обмывания: вы так же хорошо сложены, как я, и много лучше меня!.. По одной вашей коже можно сказать, что вы белокуры.
— Смейтесь!.. Как будто вы не знаете, что мои волосы обесцвечены перекисью водорода.
— Вы говорили мне об этом, но никто другой не поверил бы…
Она вылезла из таза. Доре подала ей пеньюар.
— Теперь поторопитесь! Скоро семь. И я вас повезу обедать к Маргассу.
— К Маргассу?
— О! Будьте спокойный! Только мы вдвоем!..
Она продолжала:
— Скажите… Вы только что рассказывали мне об этом. Кто такой этот доктор Рабеф, который отвез вас домой вчера утром, после похорон?
— Я сама плохо знаю. Друг Л’Эстисака, корабельный врач, с тремя нашивками.
— Молодой?
— О нет!.. Лет сорока пяти, не меньше.
— Милый?
— Это да!.. Чрезвычайно милый. Мне почти сделалось дурно, я вам говорила, и он ухаживал за мной на пароходе и был так внимателен, так деликатен!.. Он был в полной форме, с эполетами и при шпаге. Все смотрели на нас. У него был такой вид, точно ему
Маркиза Доре задумалась…
— Он входил к вам?
— Да. Но немедленно же ушел.
— И… ничего? Ни одного поцелуя? Никакого… жеста?..
— О! Ничего!.. Он, кажется, не такой человек… Да и, знаете ли, Доре… С ним я… нет!
— Отчего нет?
— Почем я знаю!.. Нет, оттого что нет!.. Прежде всего, он слишком стар. Ему — все сорок пять!
— Сорок пять лет? Вам придется не раз иметь дело с более старыми.
— Во всяком случае, не о чем говорить. Тем более, что он и не думает об этом!..
— Жаль.
— Скажите пожалуйста!..
— Да, жаль!.. Такой человек, уже не слишком молодой и который только что возвратился из дальнего плавания, это значит, что он не скоро уедет и, по всей вероятности, имеет сбережения — это как раз такой любовник, какой вам нужен, вам, домоседке, не любящей перемен и плачущей, когда ее бросают.
Селия скинула пеньюар и, стоя, схватила одной рукой свою сорочку, висевшую на двух створках ширмы.
— Все равно! — сказала она. — Я предпочитаю… — Она закончила фразу, когда ее голова вынырнула из батиста сорочки. — Я предпочитаю моего мидшипа!.. Скажите, Доре, он ведь, верно, будет где-нибудь ужинать сегодня вечером? Если бы все могло как-нибудь уладиться…
Доре подняла к потолку обе руки:
— Если б я это знала, я предпочла бы оставить вас здесь!.. Сколько раз повторять вам, что вы должны благодарить небо за то, что эта дурацкая история кончилась? Ведь я бьюсь, чтоб убедить вас, что вам следует бывать повсюду, узнавать людей, и что вы всегда успеете через год или два сойтись с кем-нибудь надолго, когда вы будете уже достаточно опытны. Оттого что тогда вы сумеете устроиться куда более удобным образом. С кем-нибудь вроде этого доброго доктора Рабефа. А вы такая дуреха, вы опять стонете и упираетесь из-за вашего дрянного мальчишки! Смотрите, берегитесь! В следующий раз я вас отшлепаю по щекам!.. А теперь поторапливайтесь. Вот ваши чулки, ваши панталоны, ваши подвязки. Если вы будете так копаться, мы сядем за стол не раньше девяти часов. А я голодна! Одевайтесь, одевайтесь!..
Говоря теоретически, на Лазурном берегу никогда не бывает дождя.
На практике иногда там идет дождь. А когда там идет дождь, небо старается наверстать свое. Пять минут тулонского ливня стоят пяти часов парижского мелкого дождика.
В этот день, 24 декабря 1908 года, шел дождь. И вагон Мурильонского трамвая, превратившись в лодку, переплывал ручьи и реки, пять минут назад бывшие улицами и бульварами.
Появление Селии и Доре у Маргассу было крайне водоточивым. Зонтики уберегли еще кое-как шляпки и корсажи, а также высоко подобранные юбки. Но воланы нижних юбок казались свежевымоченными, а с ботинок текло, как если б они были губками.