Сочинения в двух томах. Том 2
Шрифт:
По мере того как ты продвигаешься по пути к большим степеням чистоты этого великолепного аффекта, возрастает твое восхищение его сияющим великолепием. Какое очарование заключено в гармонии умов и в дружбе, основанной на взаимном уважении и благодарности! Какое удовлетворение получаешь ты, помогая страждущим, успокаивая несчастных, поднимая упавшего, пресекая действия жестокой судьбы или еще более жестокого человека, который издевается над всем благим и добродетельным! Разве есть что-либо выше радости победы как над пороком, так и над несчастьем, когда благодаря добродетельному примеру или мудрому увещанию наши собратья научаются руководить своими аффектами, побеждать свои недостатки и покорять своих злейших врагов, живущих в их собственных сердцах?
Но эти объекты еще слишком ограниченны для человеческого духа, который, будучи небесного происхождения, преисполняется самой священной и необъятной любовью и, одаряя своим вниманием больший круг людей, чем круг родственников и знакомых, распространяет свое благожелательное
В истинном мудреце и патриоте собрано все, что когда-либо способна достигнуть человеческая природа и что возвышает простого смертного до сходства с Божеством. Самая отзывчивая благожелательность, самая смелая решимость, самые нежные чувства, возвышенная любовь к добродетели—все это воодушевляет его восторженное сердце. Сколь большое удовлетворение получит он, заглянув в свое сердце и увидев, как бурные аффекты превратились в гармонию и согласие, а все резкие звуки исчезли из очаровательной мелодии! Если созерцание даже неживой красоты так приятно, если оно одурманивает чувства даже тогда, когда прекрасная форма чужда нам, то сколь же велико действие красоты нравственной? И какое же влияние должна она иметь, украшая наш собственный дух и являясь результатом нашего личного размышления и прилежания?
Но где же вознаграждение за добродетель? И какую компенсацию дает природа за такие крупные жертвы, как жизнь и счастье, которые мы часто приносим добродетели? О сыны земли! Вы не знаете ценности этой небесной повелительницы? Вы, любуясь ее прелестями, подло думаете о ее приданом? Но знайте, что природа снисходительна к человеческой слабости и не оставила своего любимого дитя нагим и необеспеченным. Природа наградила добродетель богатейшим приданым, но при этом действовала с большой осторожностью, чтобы привлекательность выгоды не обольщала тех, кто не сознает, каким природным достоинством (worth) обладает эта божественная красавица; она мудро сделала так, что это приданое имеет ценность только для тех, кто уже движим любовью к добродетели. Слава—удел добродетели, сладкая награда за благородные труды, великолепная корона, украшающая мудрую голову бескорыстного патриота или покрытое пылью чело победоносного воина. Возвышенный такой благородной наградой, человек добродетели с презрением смотрит сверху вниз на все обольщения, которые сулит удовольствие, и на все угрозы опасностей. Сама смерть перестает быть страшной, когда он уверен в том, что ее власть распространяется только на часть его существа и что, несмотря на смерть и время, ярость стихий и бесконечную превратность человеческих дел, его бессмертная слава будет жить в грядущих поколениях.
Конечно, имеется такое существо, которое управляет вселенной и которое своей бесконечной мудростью и силой привело находившуюся в состоянии хаоса стихию к истинному порядку и гармонии. Пусть философы спорят, насколько далеко распространяется забота этого благодетельного существа и продлит ли оно наше существование после смерти, дабы даровать добродетели ее истинную награду и сделать так, чтобы она восторжествовала. Нравственный человек, не принимая решения по такому спорному вопросу, довольствуется тем, чт<5 ему предназначено высшим владыкой всех вещей. Он с благодарностью ожидает обещанной награды. Но если он ее и не получит, он все же не станет считать доброде-
тель пустым словом. Справедливо считая добродетель наградой саму по себе, он с благодарностью осознает щедрость своего создателя, который дал ему жизнь и тем самым предоставил однажды ему возможность стать обладателем столь бесценного сокровища.
ПЛАТОНИК235
Для некоторых философов предметом удивления служит то, что все люди, обладая одной и той же природой и будучи одарены одними и теми же качествами, все же столь глубоко отличаются друг от друга по своим стремлениям и наклонностям и одни из них совершенно презирают то, к чему другие страстно стремятся. Еще большее удивление вызывает у иных то обстоятельство, что человек в разное время глубоко отличается от самого себя и, приобретя то, что ранее было предметом всех его желаний и стремлений, он затем отвергает это с презрением. Эта лихорадочная неуверенность и нерешительность в человеческом поведении кажутся мне совершенно неизбежными: разумная душа, созданная для созерцания Высшего Существа и его творений, не может испытывать когда-либо спокойствие или удовлетворение, если она погрязла в недостойных стремлениях к чувственным удовольствиям или к дешевой популярности. Божество— безграничный океан блаженства и славы; человеческие души—это маленькие ручейки, которые, родившись некогда из этого океана, стремятся после всех перипетий своей жизни
Тщетно каждый навязывает с помощью напыщенных фраз и страстных призывов собственное стремление и приглашает доверчивых слушателей следовать собственному образу жизни и привычкам. Сердце изобличает видимость и остро чувствует даже в момент высшего успеха неудовлетворительность всех этих удовольствий, которые отвлекают его от истинной цели. Я исследую сладострастного человека перед увеселениями, измеряю
силу его желания и значительность предмета, на который направлено это желание, и нахожу, что все его счастье проистекает только от торопливости мысли, которая отвлекает его от самого себя, от своей вины и несчастья. Я наблюдаю его немного позже. Теперь он испытал удовольствие, к которому столь страстно стремился. Чувство его вины и несчастья вернулось к нему с удвоенной силой. Его дух мучат страх и угрызения совести, его тело гнетут отвращение и пресыщение.
Но более достойный или по крайней мере более надменный человек самоуверенно отдает себя на наш суд и, приписав себе звание философа и человека морали, готов выдержать самый строгий экзамен. С явным, хотя им и скрываемым нетерпением, он требует нашего одобрения и чувствует себя оскорбленным из-за того, что мы не сразу выражаем свое восхищение его добродетелью. Видя это нетерпение, я еще больше колеблюсь. Я начинаю исследовать мотивы его кажущейся добродетели. Но смотрите! Не успел я начать свое дознание, как он стремительно ускользает от меня и, обращаясь со своими рассуждениями к толпе слушателей, лишенных вдумчивости, безрассудно злоупотребляет их доверием, навязывая им свои напыщенные притязания.
О философ! Твоя мудрость тщетна, а добродетель бесплодна. Ты ищешь одобрения невежественной толпы, а не веских доводов собственной совести или еще более веского одобрения существа, которое одним взглядом своего всевидящего ока охватывает всю вселенную. Ты, конечно, осознаешь ложность твоей притворной честности, когда, называя себя гражданином, сыном и другом, забываешь о своем высшем повелителе, своем истинном отце, своем самом великом благодетеле. 1де же поклонение, которое следует воздавать бесконечно совершенному существу, от которого берут начало каждая ценность и каждое благо? 1де же благодарность твоему творцу, который создал тебя из ничего, поставил тебя в различные отношения с твоими собратьями и, требуя от тебя выполнения всех обязанностей по отношению к ним, запрещает пренебрегать тем, что ты обязан выполнить по отношению к самому себе, самому совершенному существу, с которым ты связан самыми нерасторжимыми узами?
Но ты сам свой собственный кумир. Ты боготворишь свои воображаемые совершенства. Или, вернее, чувствуя свое действительное несовершенство, ты лишь пытаешься обмануть весь мир и потешить свое воображение, умножая толпу своих невежественных обожателей. Таким образом, не довольствуясь тем, что ты отверг высшее совершенство во всей вселенной, ты жаждешь подменить его тем, что наиболее низко и достойно презрения.
Посмотри на все плоды человеческого труда, на все изобретения человеческого остроумия, по отношению к которым ты столь искусно проявляешь свою проницательность, и ты найдешь, что самые совершенные творения происходят из самой совершенной мысли и что мы восхищаемся одним только умом, когда разражаемся рукоплесканиями, видя благородные пропорции статуи или симметрию прекрасного здания. Скульптор и архитектор, попадая в поле зрения, заставляют нас размышлять о красоте своего искусства и изобретательности, которые из груды бесформенной материи смогли извлечь нечто столь выразительное и столь пропорциональное. Эту высшую красоту мысли и ума ты признаешь сам, когда предлагаешь нам созерцать в твоем поведении гармонию аффектов, достоинство чувств и все те привлекательные черты духа, которые заслуживают нашего внимания. Но почему ты останавливаешься здесь? Разве ты не видишь ничего более ценного? Почему среди своих восторгов по поводу красоты и порядка ты все еще не знаешь, где обитает самая совершенная красота и самый совершенный порядок? Сравни произведения искусства с произведениями природы: первое лишь подражает второй. Чем ближе искусство к природе, тем оно совершеннее. Но все-таки как далеко оно от природы даже при самом максимальном к ней приближении и сколь громаден наблюдаемый между ними интервал! Искусство копирует только внешность природы, оставляя в стороне внутренние и наиболее изумительные начала (springs) и принципы, как то, что превосходит его способность к подражанию и пониманию. Искусство копирует только незначительные произведения природы, отчаявшись достигнуть великолепия и могущества, столь поражающих нас в совершенных произведениях его оригинала. Можем ли мы тогда быть столь слепы, чтобы не заметить интеллекта и замысла в изумительных и изящных творениях вселенной? Можем ли мы быть столь глупы, чтобы не почувствовать самое пылкое и восторженное поклонение и обожание, созерцая это разумное существо, столь бесконечно доброе и мудрое?