Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести

Горохов Александр Викторович

Тимофей перекинул лук через плечо, будто всегда, а не первый раз в жизни так делал. Поднял саблю, покрутил в руке, рубанул воздух. Получилось ладно. Точно под него была. Помянул добром отца, с детства научившего фланкировке, метанию ножей, джигитовке и прочим казачьим премудростям, в нынешней жизни, да и в армии, вроде бы не нужным, но в душе, в сердце, во всем естестве сделавшим нечто главное. То главное, что теперь ученые и политики называют «идентификацией». А если сказать по-простому, то получится: «Казак казака видит издалека». Потом пожалел, что сабля была без ножен и придется все время держать ее в руке. Напоил коня. Сел на него, перешел вброд мелкую речку и направился к вершине пологого холма, который начинался прямо от берега.

Мать честная! Прямо под холмом пировали. Человек двадцать. Тимофей пригнулся, чтобы не заметили. Развернул коня и поскакал назад. Но, видимо, запоздал, потому что там, под холмом, заулюлюкали, послышался топот, началась погоня. Он краем глаза увидел Витька, закричал, чтобы тот спасался, скакал к лесу, и сам помчался туда. Витек то ли не расслышал, то ли не понял, продолжал оставаться на месте, улыбался и глядел на приятеля. Тимофей натянул поводья, чтобы повернуть, но коня понесло, он мчался и мчался, а Витек оставался на своей лошади там, возле висельников. Николая вообще нигде не было видно. Тимофей тянул поводья, орал на коня и ничего не мог сделать. В голове его представлялись ужасные картины пленения бестолкового дружка, измывательств над ним нехристей, а потом рабства или мучительной смерти. Всего такого, о чем в детстве читал в книжках и школьных учебниках по истории. Но сделать ничего не мог. Конь летел к лесу. Тогда Тимофей соскочил с него, пробежал несколько метров, споткнулся, ударился о сухую землю. На мгновение потерял сознание. Потом вскочил, открыл глаза и увидел висельника с мешком на голове. Тот продолжал раскачиваться. Рядом скрипел другой, над которым уже основательно потрудились птицы и солнце. Николая и Витька нигде не было.

Висельник, наконец, дотянулся до столба, к ужасу Тимофея, стал карабкаться вверх, к перекладине, уселся на нее, размотал петлю и стащил мешок. Под мешком, там, где должна быть голова, были ноги. Тимофей опять перекрестился и только потом сообразил, что висельника повесили за ноги.

– Эй, хлопчик, пособи слезть. Видишь, изнемог. Проклятая татарва, гореть им в аду нанизанными на прутах железных, подвесили, – хрипел тот, – а потом, ежели за сутки не сдохну, обещали на кол посадить.

Тимофей помог бедолаге спуститься с проклятого места, напоил водой из армейской алюминиевой фляжки. Тот оклемался, удивился диковинному сосуду с затычкой на резьбе, уважительно покачал головой, отдышался и завалился на спину. Минут пять смотрел не мигая в небо, потом сказал:

– Еще надо пить, а то помру.

Тимофей вспомнил, что поблизости речка. Осмотрелся, услышал журчанье и заспешил. Набрал воды, принес казаку. Тот лежал без сознания.

– Эй! – разбудил Тимофей. – Попей водицы.

Висельник открыл глаза, взял флягу и снова, как в прошлый раз, не отрываясь, опустошил. Но теперь не завалился, а наоборот, ожил, закрутил головой, стал прислушиваться, вскочил, прошептал Тимофею:

– Тикать надо. Слышь, татары возвращаются.

И верно, послышался топот коней. Подскакал Витек и, не спешившись, затараторил:

– Брателло, тут сплошные непонятки. Тут не то кино снимают, не то мы с тобой попали лет на триста назад. Помнишь, в госпитале по телику показывали про машину времени или про дыру во времени. Мы вместе глядели. Так вот, тут то же самое!

Глаза у Витька блестели, сам был взъерошенный, возбужденный, готовый воевать, а если и не воевать, так активно действовать. За пояс, скрученный им из какой-то длинной тряпки, были заткнуты двуствольный пистоль и здоровенный кривой кинжал.

– Ты где это все раздобыл? – спросил Тимофей и потряс головой еще не до конца понимая, где он и кто около него.

– Да вон там, – Витек неопределенно махнул рукой, – там этого добра навалом. Кажись, все-таки мы в прошлом. В том леске какая-то заварушка была. Народу порубанного человек восемь. Должно, было побоище. Я и взял на всякий случай. Надо было еще саблю прихватить, да я распереживался, поехал тебя с Коляном искать, а саблю забыл. Было же непонятно, где вы и как тут вообще очутились.

– А коней где скоммуниздил?

– Так там же. Стояли. Два. Я и взял. А чего, нельзя, что ли? – обиделся Витек.

– А это кто? – Витек только теперь увидел казака. – Это не Николай.

– Я Степан, – ответил тот, подкинул ногой саблю, лежавшую на земле, ловко поймал, не сдвигаясь с места, крутанул восьмеркой перед собой. Сабля от быстроты движений исчезла, остались только свист да колыхание разрубаемого воздуха, потом снова появилась. Казак воткнул ее перед собой в землю, подумал и добавил: – Степан Тимофеевич.

– Ловко! – восхитился Тимофей, знавший толк в таких делах.

Витек хмыкнул и спросил:

– А где Николай?

Тимофей вместо ответа пожал плечами, хотел что-то сказать, но свист и топот коней не дали договорить.

Я все это видел как будто со стороны или во сне. Видел, но не мог принимать в происходящем участия. Только наблюдал. Безвольно и безмолвно…

– Вот теперь точно татарва, надо уносить ноги! – закричал Степан, вскочил сзади Витька на коня, и они помчались к леску.

Татары улюлюкали, крутили над головами арканы, нагоняли. Степан вытащил у Витька из-за пояса пистоль, крикнул: «Отдай стремена!». Витек сообразил, вытащил из них ноги, Степан перевернулся, оказался лицом к татарам, вставил ноги в стремена, приподнялся и выстрелил. Ближний татарин откинулся назад и рухнул на землю. Следующий выстрел свалил второго. Остальные замешкались на секунду, приотстали, но скоро опять стали нагонять и охватывать с обеих сторон, чтобы наверняка не упустить. Лесок приближался. Кони влетели в него и встали. Тимоха и Витек выскочили из седел и свалились на землю. Степан поглядел на них, хмыкнул и спешился.

– Вы, я гляжу, хлопцы нетутошние. По лицам вроде православные, а по виду нет, не станичники. Хотя вроде видал вас уже. Ну да не о том теперь. Я энтих басурманов знаю, они навряд в лес сунутся. А если чего, так тут от меня не уйдут. – Степан зло улыбнулся и забрал у Витька кинжал. – А вы бегите в ту сторону. Там дорога. Вам к ней надо.

– А ты чего? – спросили оба.

– Мне туда нельзя. Мое место тут, – он вздохнул, перекрестился. – Мне за грехи мои тяжкие надо туда, откуда прискакали, на перекладину. Потом, когда кто объявится, слазить с нее, спасать. И снова туда. Поцарствовал, покуражился, теперь расхлебываю.

– За что же тебе одному-то?

Казак расхохотался:

– Не, не одному! Таких знаешь тут сколько! И бородатые, и бритые, и волосатые, и лысые. И коронованные, и законные, и выбранные. Всех надурить хотели, всех объегорить, а надурили-то себя! Тута, хлопцы, никого не обманешь! Всяк по-своему теперь отдувается. Хотели-то все как лучше, да умишки на хотелку не наскреблось. А вы, православные, не мешкайте, скоренько бегите, а то плохо всем будет.

– А как же Николай? – вспомнил Витек.

– Николай? – не удивился Степан. – Не боись, и он, куда надо, в срок прибудет. Вам, значитца, туда надо, а ему наоборот, другая дорога. Тута у каждого свой путь. Ну бывайте, хлопцы, не поминайте лихом!

Тимофей и Витек обняли казака, попрощались и поспешили.

Старый редкий лес скоро закончился, начался сплошной высоченный терновник. Продираясь сквозь него, Тимофей и Витек исцарапали руки и лица в кровь, а вот фирменные куртки трещали, скрипели, но не рвались. Охранники пробились через заросли и увидели ручей. Прозрачная вода скользила по разноцветным голышам, поблескивала в свете луны, манила, шептала. Мужики припали к ней и долго пили. Потом умылись, услышали шум автодороги, побежали к ней, увидели промчавшийся грузовик и только теперь разом спросили: «Что это было и было ли вообще? Почему там день, а тут ночь, там солнце, тут луна?». Ответа, само собой, не было, но это не озадачило и даже не насторожило.