Сочинения в трех книгах. Книга первая. Повести
Шрифт:
– Ага, третью позавчера притащили. А я так соображаю, скоро будет и четвертая, – он глянул на нас, и оба одинаково вздохнули.
Мы пожали плечами: может, и сами справимся.
– А есть «газели», значит, и шаровые должны быть, – продолжил Андрей, видать, любивший помудрствовать. – Только Константиныч теперь не в настрое. Он еще от тех трех не отошел, а тут еще этот, на «мерсе». Это же надо так гонять. А у самого двое малявок. Близняшки. Вчера родились. Константиныч в расстройстве. Так что и не знаю, может, лучше переждать.
– А гараж-то далеко? – в
– Не, тут, на задах нашей богадельни, – Петр показал на стеклянный куб, засуетился и махнул мне: – Пошли провожу.
– Сходи, сходи, проводи его, может, и получится, – кивнул Андрей, взял лопату и направился назад к буракам.
6
За шикарным, переливающимся в свете луны зеркальным кубом съежился убогий гараж допотопных времен. Трухлявый кирпич при каждом вздохе ветра сыпался в длинную лужу, которая, будто водяной ров, отделяла гараж от разбитой в грязь дороги. Проржавевшая жесть литаврами похоронного марша гремела на крыше. Просевшие ворота при каждом всполохе молнии и грохоте грома строили удивленную гримасу, мол: «Как это безобразие и в этот раз не развалилось?». Однако плод архитектурной мысли неизвестно какого века не рассыпался. Жил. Свет в зарешеченном окошке подтверждал это. И даже внушал надежду.
– О, гляди! – показал Петр на окошко. – Тебе, кажись, повезло – Константиныч у себя. Мужик он правильный, поможет.
– А он, этот Константиныч, завгар тут у вас или начальник?
Петруха поглядел на меня удивленно, пожал плечами:
– Ну, ты, парень, даешь. Начальник или завгар, говоришь? Хотя можно и так сказать. Можно и начальник, можно и завгар.
– А по имени его как, а то неудобно незнакомому и сразу Константиныч?
– Да, тебе, пожалуй, неудобно, – согласился Петр и почесал затылок.
Я тоже почесал свой в надежде помочь сторожу.
– Он, понимаешь, постоянный, значит, зовут Константин. Понял? Раньше Константин Константиныч на югах был, потом, когда началась вся эта канитель, сюда перебрался. Сик трансит глориа мунди, – подмигнул сторож.
– Слушай, – не выдержал я, – «откуда у парня испанская грусть», откуда и у тебя, и у брата твоего латынь?
Сторож хмыкнул:
– Да тут почти все так шпрехают. Тут тебе не халам-балам, абы кого не берут. Даже с латынью не каждого. А с иным при всех латынях и не заговорят. Сразу от ворот поворот. Понял? Вот то-то.
– А на фига латынь-то? Ну, я понял бы – для охранников каратэ с матом, а эта на фига?
– Так сложилось. Традиция. Исторически. Вам не понять, – Петр вздохнул, поднял палец кверху. – В этом и есть главный смысл. Понял?
– Ну, вы даете! – удивился я. – А где же учились всему этому?
Петр тяжко вздохнул, потом засмеялся:
– Не бери в голову, научились. Жизнь заставила, и научились.
– А чего в охранники пошли?
– Да мы тут недавно. Мы оттуда, – парень показал в южную или юго-восточную сторону. – Когда там все это безобразие началось, помыкались, помыкались, да и сюда к Константинычу пришли. Непростое было время, чего и говорить. Вспоминать не хочется.
Петруха докурил, помолчал, тяжело вздохнул и махнул рукой.
– Ну да ладно, не о том сейчас, – он поглядел на потухшую сигарету, спрятал в карман и продолжил: – Ну, ты поспешай, а то Константиныч куда уйдет, тогда до утра будешь сидеть. Только прежде чем войти, постучи, представься, ну и т. д. Короче, иди, он правильных уважает, поможет.
7
Я приоткрыл скрипучие ворота, прошел по короткому коридорчику, постучал в обитую дерматином дверь, услышал «войдите» и вошел.
После обычных интеллигентских реверансов и рассказа о трагической судьбе нашего малого общественного транспортного средства спросил про шаровую опору.
– Да вы садитесь, – устало произнес Константиныч, – так что, говорите, у вас случилось?
Я повторил. Уже лаконично и без эмоций. Константин Константинович слушал, кивал, но было видно, что мысли его далеко.
– Да, – протянул он, – знаю, знаю, есть у меня опора. Но толку-то. Поедете, опять влетите, опять полетит, опять попадете сюда или еще куда. Толку-то что ее ставить? Пустое. Суета сует. Как говорится в медицинском анекдоте: «А смысл?»
– Там люди. Пятнадцать человек. Ждут. Надеются. Домой хотят попасть.
Он вздохнул, но не сочувственно, а наверное потому, что не слышу его и не понимаю.
– Ну, как хотите, я сказал, предупредил. В конце концов, вы взрослый человек. Должны отвечать за последствия своих деяний.
Я воспринял это как согласие, стал благодарить.
Константиныч говорил «не за что», печально ухмылялся, и постепенно стало доходить, что не нужна мне шаровая опора, не надо вообще просить и все такое. Что наоборот, надо прочистить уши, мозги, слушать и слышать, что он произносит, наматывать на ус, заглянуть чуть дальше своего носа.
Завгар почувствовал изменение моего настроя, сказал: «Ну, слава Богу, кажется, не зря бил языком!».
В это время дверь распахнулась.
– Здорово, Константиныч! – жизнерадостно прозвучало с порога, и к столу начальника протопал длинный мужичок лет за тридцать, в косухе с никелированными клепками.
Джинсы то цеплялись за казаки, отчего казались короткими, то шмыгали обтрепанными краями по полу. Казаки скрипели. Длинный развернулся и плюхнулся на стул. Железный стул крякнул, но выдержал. Парень глянул на него, улыбнулся, показав дырку вместо зуба, и сказал:
– А стул-то у тебя того, не очень, надо бы подварить. Я моху.
Кого-то он мне напомнил. Кого? Сообразить не получалось. Длинный расплылся в улыбке, и сложилось! Напоминал он мне недоделанного. Самодельные клепки на косухе из кожзаменителя. Такие же клепки, неровно налепленные, на казаках. На руках кожаные перчатки без пальцев. Все то, да не то, так, да не так. Каждое лыко, да не в строку.
– Ты же, Толя, в Сочи укатил? – глянул на него с показушным удивлением завгар. – Не сложилось, что ли?