Сочинения в трех томах. Том 1
Шрифт:
С другой стороны, Барбье, как мой нотариус и душеприказчик, найдет в моем столе инструкцию о том, как известить моих сыновей и как распределить между ними наследство. Каждому из них он отошлет со специальным курьером золотую медаль, на которой я приказал выгравировать мой девиз и дату моего воскресения. Медали должны переходить в их семьях от отца к старшему сыну, и никто не должен знать об их существовании, кроме передавшего и получившего. Сам же Барбье возьмет на хранение конверт с этим письмом с тем, чтобы оно передавалось от нотариуса к нотариусу в порядке преемственности до наступления назначенного мною срока.
Дорогие правнуки моих правнуков, вы прочтете это письмо в полдень 12 июля 1921 года у подножия башенных часов, в нескольких сотнях метров от башни Коксэн, где я просплю два долгих столетия. Я избрал эту башню местом своего отдыха потому, что считаю революцию неизбежной. Но если революции разрушают целое — они не трогают развалин.
По дубовой аллее, насаженной моим отцом, вы подойдете к подножию башни. В ваше время она будет такой же, как и ныне. Остановитесь под аркой, где был когда-то подъемный мост. Отсчитайте слева от выемки опускной решетки третий камень вверх и отыщите такой же симметричный ему камень направо от ниши. Потом толкните оба камня прямо от себя. От этих одновременных толчков середина стены в нише отойдет назад и как бы упадет навзничь, образуя мостик к узкой лестнице в толще стены. Зажгите факелы и поднимитесь по лестнице. Там сто тридцать две ступени. Лестница упирается в дверь, которую я приказал заштукатурить. На верхней ступеньке стоит железный лом, чтобы отбить штукатурку, наложенную тонким слоем. Под штукатуркой будет дверь. Чтоб она раскрылась, надо одновременно наступить на три средних камня верхней ступеньки, дверь откроется, и вы войдете в комнату, где стоит моя кровать. Не пугайтесь, откиньте смело занавески. Я буду спать на этой кровати. Не удивляйтесь, если я покажусь вам моложе своего портрета кисти придворного художника Лагриера, висящего у меня в изголовье. Двести лет отдыха, быть может, сгладят мои морщины и возвратят моим чертам их юношескую свежесть.
На скамейке рядом с кроватью будет лежать завернутый в материю флакон. Пробка его плотно залита воском. Отбейте горлышко флакона, разожмите мне зубы ножом и влейте эликсир, но не по капле, а тонкой струйкой, чтобы он попал в глубину горла. Через несколько минут жизнь начнет ко мне возвращаться. Сердце снова забьется, подымется дыханием грудь, приоткроются веки.
Старайтесь не шуметь, не говорить громко и не освещайте меня ярким светом. Может быть, мои глаза и уши до того ослабеют, что я буду плохо видеть и слышать. Вообще я не знаю, что будет. Поэтому будьте со мной осторожны и не лишайте меня вашей помощи. Может быть, я даже буду долго без сознанья, потому что трудно оцепеневшему разуму быстро освоиться с действительностью.
Не спешите, не волнуйтесь и не заставляйте меня напрягать ослабевшие силы. Силы мои постепенно восстановятся — и в покое, при хорошем уходе и питании я снова окрепну и познаю радость бытия.
Не думайте, что я вам буду в тягость. Сейчас я вам открою тайну, о которой не подозревают даже мои сыновья. Я вывез из Индии четыре красных бриллианта Голконды. Это камни необычайной ценности и красоты. Я спрятал их в таком месте, где никто, кроме меня, их не отыщет.
Так как память может мне изменить, я на всякий случай записал приметы тайника в бумаге, запечатанной в отдельный конверт с надписью «приписка». Эта приписка будет в том же конверте, где и это письмо. Ни одна душа не подозревает о ее существовании. Если Жоффруа или его жена проболтаются о тайне моей смерти, ни он, ни его дети не смогут отыскать сокровища, которые Жоффруа часто видел.
Когда я возвращусь к бытию, этот конверт должен быть передан мне. В случае же, если судьба мне изменит и вы не сможете возвратить меня к жизни, — вы сами вскроете конверт, отыщете драгоценности и вступите во владение ими. Право собственности на них я признаю лишь за теми четырьмя потомками, что предъявят золотую медаль с моим девизом: «In Robore Fortuna». Никто не имеет права вмешиваться в их раздел, который они должны произвести по совести и без чьей-либо помощи или совета.
Такова моя воля. Теперь погружаюсь в молчание вечности и буду ждать вашего прихода. По властному зову золотой медали сойдетесь вы со всех концов земли на развалины фамильного замка Рош-Перьяк. В ваших жилах течет одна и та же кровь. Отнеситесь же друг к другу как братья и в сознании вашего долга приблизьтесь к месту отдыха вашего предка и вызовите его к жизни из царства вечной нирваны.
Написано моею собственной рукой в здравом уме и твердой памяти 12 июля 1721 года.
Жан-Пьер-Огюстен де ла Рош, маркиз де…»
Нотариус низко наклонился к пергаменту, с трудом разбирая подпись.
— Подпись неразборчива, — сказал он, — фамилия начинается либо с Б, либо с Р. Росчерк прошел по буквам. Ничего не разберешь.
Но Доротея и на этот раз выручила старика:
— Жан-Пьер-Огюстен де ла Рош, маркиз де Богреваль.
Нотариус был поражен.
— Да-да, вы правы. Как вы могли отгадать?
— Это одна из моих фамилий.
— Одна из ваших фамилий! Кто же вы такая, мадемуазель?
XII. ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ
Доротея молчала, глубоко задумавшись. Молчали и молодые люди, но, видя, что никто не отвечает, Эррингтон заговорил первым:
— Ловкая шутка.
— Шутка не шутка, — встрепенулась Доротея. — Почему вы думаете, что это шутка?
— Слишком уж похоже на шутку. Воскресение из мертвых, эликсир бессмертия, таинственные драгоценности. Все это — сказка для детей.
— Да, для нашего века довольно неправдоподобно. И все-таки письмо дошло, и у нас есть золотые медали, о которых в нем говорится. И мы сошлись на свидание по приглашению, посланному двести лет назад. Наконец, оказывается, что все мы происходим от одного родоначальника. Пока все выходит по писаному.
— Значит, мы должны проделать все, что он требует?
— Обязательно. Это — наш долг.
— Благодарю вас, — вмешался нотариус, — я вам не попутчик. У меня нет ни малейшего желания идти с визитом к покойнику или смотреть на человека двухсот шестидесяти лет.
Доротея улыбнулась.
— Напрасно. Он совсем не так стар, как вы думаете. Двести лет отдыха не идут в счет. Ему шестьдесят лет, как и вам, господин Деларю. И знаете, что я вспомнила: Фонтенель умер почти столетним стариком… Не потому ли, что маркиз де Богреваль поделился с ним эликсиром?
Марко Дарио не выносил недомолвок и поставил вопрос ребром:
— Итак, верить нам или нет?
Доротея замялась.
— Гм! Дело не так просто, как кажется. Всему я не верю, но кое-что здесь все-таки есть. Скоро все выяснится. А сейчас мне очень хочется… Но это совсем из другой оперы…
— Что такое?
— Я… ужасно проголодалась. Так проголодалась, как сам маркиз де Богреваль, двести лет не евший ни кусочка.
У всех, кроме русского, оказались сумочки с провизией. Шумно и весело расставили яства на плоской каменной плите, сели и принялись за их уничтожение.
— Семейный завтрак на лоне природы, — пошутила Доротея.
Оказалось и вино. Пили за здоровье того, кто придумал собрать их всех на развалинах замка. Потом затеяли игры. Все наперерыв ухаживали за Доротеей. Вебстер и Эррингтон объявили схватку чемпионов Англии и Америки, с тем, что победитель имеет право поцеловать руку королевы турнира, то есть Доротеи. Дарио пел. Доротея вскочила на его лошадь и проделала несколько умопомрачительных акробатических трюков. К трем часам, устав от игр и смеха, снова уселись в кружок. На этот раз Доротея была центром внимания. Снова выпили и наконец решили отправиться с визитом к дедушке Богревалю.