Сочинения

Державин Гавриил Романович

На престол вступила Екатерина И. В своих “Записках” Державин пишет об этом событии со всей непосредственностью современника и очевидца.

В течение многих лет Державин не только высоко ставил императрицу, но связывал с нею самые разнообразные надежды - как личные, так и государственные. Она казалась ему, убежденному стороннику просвещенного абсолютизма, образцом ума и обаяния, доброты и справедливости. Он готов был писать о ней, служить ей и защищать ее.

Поэтому, когда вспыхнула Крестьянская война под предводительством Пугачева, Державин со свойственной ему пылкостью бросился отстаивать интересы своей государыни. Конечно, при атом лелеял он и свои собственные честолюбивые замыслы, полагая, что продвижение по службе во многом зависит теперь от него

самого. Получив назначение в Следственную комиссию, служил он в Оренбурге рьяно и ревностно. Но ему не суждено было сделать военную карьеру. Только долгие, подчас унизительные хлопоты принесли ему в 1777 году 300 душ в Белоруссии и чин коллежского советника. С военной службы он был уволен за неспособностью к ней.

В 1777 году началась его статская служба в должности экзекутора в Сенате. На этом поприще Державину повезло больше.

Впрочем, этим был он обязан своим стихам. Стихи он писал давно и временами предавался этому занятию страстно. В ранних стихах подражал он Ломоносову, которого называл позднее русским Пиндаром и “славой россов”. Привлекала его и гражданственность поэзии Сумарокова, хотя самого Сумарокова не раз высмеивал он в эпиграммах.

Усваивая традицию и преодолевая ее, Державин шел к поэтическим открытиям дотоле неслыханного масштаба. Первым из русских поэтов он стал писать о человеке. Не о человеке вообще, а о личности, индивидууме, в том числе и о себе самом. Этот новый человек был сведен Державиным с горних одических высот на землю. У него были собственные привычки и пристрастия, чувства и мысли и даже неповторимые жесты. И человек этот жил не в условном мире, а в совершенно конкретном, осязаемо-конкретном. Называя вещи, предметы, Державин словно впервые, заново открывал их:

Шекснинска стерлядь золотая,

Каймак и борщ уже стоят;

В графинах вина, пунш, блистая

То льдом, то искрами манят;

С курильниц благовоньи льются,

Плоды среди корзин смеются…

“Приглашение к обеду”

Новыми красками заиграла у Державина и природа. Он увидел ее неисчерпаемость, с восторженным трепетом наблюдая ее изменчивость, постигая ее живую душу. Он стал живописцем в поэзии:

На темно-голубом эфире

Златая плавала луна;

В серебряной своей порфире

Блистаючи с высот, она

Сквозь окна дом мой освещала

И палевым своим лучом

Златые стекла рисовала

На лаковом полу моем.

“Видение Мдрвы”

Еще в 1776 году Державин выпустил небольшую книжку стихов “Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалагае 1774 года”. Но и в ту пору и позднее книжка эта, да и другие стихи его, напечатанные в “Санкт-Петербургском вестнике”, были известны лишь небольшому кружку друзей Державина. Сложился атот кружок во второй половине 70-х годов, а душой его были Н. А. Львов, архитектор, переводчик, художник, поэт и музыкант, В. В. Капнист, поэт и драматург, и И. И. Хемннцер, баснописец и поэт. Входили в кружок композиторы Д. С. Бортнянский и Е. И. Фомин, художники В. Л. Боровиковский и Д. Г. Левицкий. Здесь формировались общественные и литературно-эстетические взгляды и вкусы, здесь обсуждались и получали первую оценку произведения участников кружка, здесь происходили горячие споры, с благодарностью принимались и яростно отвергались прошеные и непрошеные советы.

Слава российского поэта пришла к сорокалетнему Державину неожиданно. В 1783 году была опубликована его ода “Фелица”, и Екатерина II обратила благосклонное внимание на ее автора. Судьба наконец улыбнулась Державину. Его карьера стремительно пошла в гору. Недавний солдат стал правителем Олонецкой (1784), затем Тамбовской (1785) губерний, кабинет-секретарем императрицы (1791), президентом коммерц-коллегии (1794), вторым министром при государственном казначействе (1800) и - при последнем взлете (уже в Александровскую эпоху) - министром юстиции (1802).

В

отставке, на закате дней, Державин перебирал в памяти подробности своей жизни, и ему по-прежнему казалось, что государственное поприще было главным делом его, его предназначением. С ним и только с ним связывал он все остальное, в том числе и стихи.

Ему было приятно писать для Евгения. И биографию и объяснения к стихам он писал быстро; воспоминания легко ложились на бумагу: услужливая и крепкая еще память возвращала к жизни полузабытые лица, старые обиды, нечастые радости, трудные и запутанные дела, в которых он всегда старался разобраться по совести и справедливости, и мимолетные, но яркие впечатления, отразившиеся в его стихах или, как казалось Державину, заставившие его написать их.

Через месяц все было готово, и Евгений радостно сообщил Д. И. Хвостову: “Похвалюсь вам, что он (Державин.
– И. 77.) прислал мне самую обстоятельную свою биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценное сокровище для русской литературы. Но теперь еще и на свет показать их нельзя. Ибо много живых витязей его намеков” [Грот Я. К. Переписка Евгения с Державиным, с. 71].

Составив “пространные примечания” для Евгения, Державин вскоре решил сопроводить объяснениями и собрание своих сочинений. В предисловии к изданию 1808 года поэт посулил публике показать в недалеком будущем “…случаи, для которых что писано и что к кому относится” [Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 1808, ч. I, с. III]. Исполняя это обещание, он год спустя продиктовал своей племяннице Елизавете Николаевне Львовой подробнейшие “Объяснения” к своим стихам. “Объясняя”, он рассказывал о своей жизни, но рассказывал пока только то, что было связано со стихами.

Между тем, завершив этот труд, он захотел поведать о себе больше, что-то объяснить себе самому, в чем-то оправдаться перед собою и потомками. Тогда он начал писать “Записки”. О литературных делах своих говорил он здесь мало, разве что вспоминалось особенно важное: “Фелица”. “Бог”, “Буря”. Главным в “Записках” была служба, поприще, взлеты и падения, обманутые надежды и долго, порой тщетно взыскуемые награды. Его “Записки” вдохновляла мысль о честно выполненном гражданском долге.

Как “Объяснения”, так и “Записки” Державина не появлялись в печати уже более ста лет. Немудрено поэтому, что для читателей они давно утратили органическую связь с его поэзией. Попробуем восстановить эту связь, взглянув на поэзию Державина сквозь призму “Объяснений” и отчасти “Записок” - так, как сделал это он сам в конце жизни.

*

В письме к давнему приятелю своему П. А. Гаевицкому (29 июля 1807 г.) Державин заметил по поводу оды своей “Афи-нейскому витязю”: “Приметить надобно, что без ключа, или без особливого объяснения, аллегории ее в совершенном смысле многие не поймут и понимать не могут; ибо всякое слово тут относится к действиям, лицам и обстоятельствам того времени, как она писана, чего теперь и объяснять было бы неосторожно; а эта история уже после меня может объясниться из записок, мною оставленных, так как и о многих прочих моих сочинениях, которые хотя и читают теперь, но прямые мысли, может быть, некоторые только понимают” [Державин Г. Р. Сочинения. В 9-ти томах, т. 6, СПб., 1871, с. 184].

“Объяснения” и “Записки” - бесценный материал для истории литературы. Не только потому, что они раскрывают эпоху в ее частных проявлениях и воссоздают ее атмосферу. Они живой факт державинской биографии и возвращают стихи Державина к той почве, с которой они были неразрывно связаны, к впечатлениям бытия, вдохновлявшим и питавшим их на протяжении всей жизни поэта. Ибо деятельность, судьба и стихи Державина - единое целое, неделимое по своей сути.

Намеки, анекдоты, “случаи”, когда они не были намеренно зашифрованы Державиным, читатель его времени легко угадывал. И, конечно, момент узнавания сообщал этим стихам ту особую привлекательность, которой обладает разгадывание аллюзий для читателей определенного времени и определенного круга.