Сочинения

де Бальзак Оноре

Опасный мир этот уже проник в историю нравов через типичные образы Флорины и знаменитой Малага в произведениях «Дочь Евы» и «Ложная любовница». Но чтобы верно изобразить нам этот мир, писатель должен взять в известной пропорции число существующих таким образом женщин и различные развязки их существования, которое кончается большею частью ужасной нуждой и неестественной смертью, а иногда, впрочем, счастливыми браками и богатством.

Мадам Шонц, известная под именем «маленькой Аврелии» в отличие от одной из ее соперниц, стоявшей много ниже ее по уму, принадлежала к высшему классу тех женщин, в общественной пользе которых не усомнился бы ни префект Сены, ни все лица, заинтересованные благосостоянием Парижа. А те, которые должны были бы бороться с подобным способом наживы, как бы сами соперничают с людьми двусмысленного поведения.

Без Аспазии квартала Notre-Dame de Larette в Париже не строилось бы столько домов. Первые обитатели новых домов, они вместе со спекулянтами подвигаются к холмам Монмартра, втыкают

колья своих палаток в пустынных каменных домах, которыми застроены европейские улицы Амстердама, Милана, Стокгольма и т. д. Ветер, свободно гуляя в подобных архитектурных стенах, колышет массу наклеенных билетиков с надписями: «Отдаются внаймы квартиры» ясно показывает их необитаемость. Положение женщины определяется здесь положением ее квартиры. Если она живет в доме недалеко от улицы Прованс, – значит, она имеет доход, и за бюджет ее опасаться нечего, если же она поселяется ближе к внешним бульварам или в ужасном Батиньоле, она – без всяких средств. Когда маркиз Рошефильд встретил мадам Шонц, она жила в третьем этаже единственного оставшегося дома в улице Берлин; она была, следовательно, на краю бедности и на краю Парижа. Имя этой женщины полусвета, конечно, не было ни Шонц, ни Аврелия; она скрывала свое происхождение. Отец ее старый солдат империи, вечный полковник, один из тех, которые имеются в начале жизни каждой из этих женщин в роли отца или в роли обольстителя. Мадам Шонц воспитывалась даром в Сент-Дени, где молодые девушки получают великолепное воспитание, но при выходе их не имеют ни мужей, ни других средств к существованию. Этим чудным созданиям, воспитанным императором, не достает только одного: «самого императора»! «На то я, чтобы поддерживать дочерей моих воинов», отвечал император на замечание одного из своих министров, предвидевшего будущность девушек. Наполеон говорил тоже «я буду помогать!», когда вопрос шел о членах Института, которых лучше было бы лишить всякого содержания, чем выдавать им восемьдесят три франка в месяц, жалованье, меньше получаемого каждым конторщиком. Аврелия была дочь отважного полковника Шильца, начальника тех храбрых эльзаских партизан, которые чуть не спасли императора во французскую кампанию; он умер в Метце, ограбленный, разоренный в 1814 году. Наполеон поместил маленькую девятилетнюю Жозефину Шильц в Сент-Дени. Бедная девочка, как круглая сирота, без средств и крова, не была удалена из института и при втором возвращении Бурбонов. Она оставалась преподавательницей до 1827 года; больше терпения у нее не хватило; она слишком увлекалась своей красотой. Совершеннолетняя Жозефина, крестница императора, начала жизнь куртизанки, побуждаемая к такой сомнительной будущности примером своих подруг, подобно ей без средств и очень довольных избранной ИМИ дорогой. Свое настоящее имя она заменила именем Аврелии. Живая, умная и образованная, она увлекалась чаще, чем ее глупые подруги, любовь которых всегда была основана на материальном интересе. После знакомства с писателями бедными, но не честными, умными, но обремененными долгами, испробовав нескольких богатых людей, расчетливых и глупых, пожертвовав всем для истинной любви, пройдя все школы, где приобретается опытность, она однажды, в момент крайней нужды, очутилась у Валентино, первый этаж на пути к Мюзоре; и танцуя здесь в чужом платье, шляпе и мантилье, она привлекла внимание Артура, приехавшего посмотреть знаменитый галоп. Она поработила своим умом этого молодого человека, который стремился отдаться какой-нибудь страсти. Спустя два года после отъезда Беатрисы, ум которой так часто оскорблял его, связь маркиза в 3-м округе Парижа с какой-то случайной Беатрисой не вызвала порицания.

Опишем четыре времени года этого счастья. Необходимо заметить, что теория брака третьего округа всегда одна и та же. Будь то маркиз, сорокалетний, шестидесятилетний, купец миллионер, капиталист (см. «Первые шаги на жизненном пути»), вельможа или буржуа, – стратегия страсти у всех одинакова, кроме незначительного исключения в социальном положении. Сердца и средства останутся всегда в точно определенном отношении. Вам понятно будет затруднение, встречаемое герцогиней при выполнении ее благого намерения.

Нельзя себе представить, какое влияние имеют во Франции «слова» на людей заурядных, и какое зло приносят умные люди, выдумывая их таким образом; ни один бухгалтер не мог бы сосчитать точную цифру сумм, оставшуюся непроизводительной, замкнутую в благородных сердцах и ящиках, благодаря следующей недостойной фразе: «надо оплести его».

Слово это настолько распространено, что приходится употреблять его. К тому же, проникая в тринадцатый округ, надо знать и его образную речь. Маркиз Рошефильд, как все недалекие люди, всегда боялся, чтобы его не «оплели». С самого начала своей страсти к Шонц, Артур был на страже и очень скуп; мадам Шонц была слишком умна и слишком хорошо знала людей, чтобы не мечтать о лучшем будущем при таком начале. Рошефильд назначил пятьсот франков в месяц на ее расходы, нанял ей квартиру в тысячу двести франков, очень скудно обставив ее; она находилась во втором этаже; в улице Кокенар. Потом ой занялся изучением характера Аврелии, а она, заметив эту уловку, доставила ему достаточный материал для наблюдения. Рошефильд был рад встретить девушку с таким чудным характером, но удивительного ничего

не находил; мать ее была одна из Барнгейм из Бадена, женщина хорошего тона, к тому же, Аврелия получила хорошее воспитание. Говоря по-английски, по-немецки и по-итальянски, она хорошо знала иностранную литературу, могла соперничать в игре с пианистами второго разряда и, как женщина хорошего происхождения, никогда не кричала о своих талантах. Она брала кисть, шутя мазала ею, и так ловко изображала лица, что вызывала общее удавление. В свободное время, томясь ролью учительницы, она немножко занималась науками. Жизнь куртизанки заглушила, конечно, добрые семена, и, понятно, как гордился Артур, что вызвал их снова в жизни. Аврелия стала высказывать ему столько же бескорыстия, сколько страсти, и, благодаря этому, маленькая лодочка скоро крепко прицепилась к большому кораблю.

Несмотря на это, к концу первого года, входя в переднюю, когда она знала, что маркиз ждал ее, Аврелия намеренно стучала своими грубыми башмаками и, делая вид, что прячет свой грязный подол, старалась показать его. Наконец, она так ловко сумела убедить своего «милого папашу», что она вполне удовлетворяется скромным буржуазным существованием, что через десять месяцев после их встречи наступил второй лучший период ее жизни.

Мадам Шонц перешла в красивую квартиру в улице св. Георгия. Артур больше не скрывал своего состояния, дал ей чудную обстановку, серебро, тысячу двести франков в месяц, и небольшую наемную каретку в одну лошадь. Но мадам Шонц не была признательна за такую щедрость и видела в подобном поведении Артура только расчетливость скряги. Пресыщенный ресторанной жизнью с невозможным столом, где сколько-нибудь порядочный обед на одну персону стоит шестьдесят франков и двести, если пригласить хотя бы троих друзей, Рошефильд предложил мадам Шонц сорок франков в день за свой стол с тем, чтобы можно было пригласить и кого-нибудь из друзей. Аврелия согласилась. В продолжение года мадам Шонц вполне покорялась требованиям Рошефильда, и когда попросила прибавить ей пятьсот франков в месяц на туалет, для того, чтобы не конфузить «милого папашу» перед товарищами, принадлежащими к Жокей-клубу, он с удовольствием исполнил эту просьбу. «Хорошо было бы, – говорила она, – если бы Растиньяк, Максим де Трайль, д’Эгринньон, Ларош Югон, Ранкероль, Лягинский, Ленонкур и другие увидели вас с женщиной, одетой как мадам Эверар! Во всяком случае, не сомневайтесь во мне, этим вы только выиграете».

И в самом деде, в этом новом фазисе жизни, Аврелия всеми силами старалась показать новые достоинства своей особы. Взяв на себя роль хозяйки, она так хорошо исполняла ее, что без долгов умела сводить концы с концами, получая две тысячи франков в месяц, что было неслыханно в С.-Жерменском предместье тринадцатого округа. А обеды ее были гораздо лучше, чем у Нюсингена; вина подавались восхитительные, в десять и двенадцать франков бутылка, Рошефильд, вполне счастливый, что может часто приглашать друзей к своей содержанке, не нарушая бюджета, говорил, обнимая ее:

– Ты сокровище!..

Скоро он абонировал для нее третью часть ложи итальянской оперы и кончил тем, что стал вывозить ее на первые представления; он обращался в Аврелии за советами, признавая ее превосходство, подхватывал ее остроумные замечания, повторяя их при удобном случае, что поднимало его репутацию интересного человека. Он убедился, что его любят действительно ради него самого. Аврелия отказалась составить счастье одного старого русского князя, предлагавшего ей пять тысяч франков в месяц.

– Какой вы счастливец, дорогой маркиз, – говорил старый князь Галактион, кончая в клубе партию виста, – вчера, когда вы оставили меня с мадам Шонц, я хотел отнять ее у вас, но она отвечала мне: – «Князь, вы некрасивы и вы старше Рошефильда; вы, может быть, стали бы бить меня, он же заменяет мне отца. Отыщите хотя какую-нибудь причину для перемены моей жизни. Правда, у меня нет той безумной страсти, какую я испытывала к ветреникам, долги которых я платила сама, но я люблю маркиза, как честная жена любить мужа», – и с этими словами она выгнала меня вон.

Этот разговор, нисколько не шаржированный, очень много способствовал полному запустению отеля Рошефильд. Вскоре Артур перенес всю свою жизнь и удовольствия к мадам Шонц и чувствовал себя хорошо еще и потому, что в конце третьего года он сэкономил четыреста тысяч франков.

Наступил третий период их жизни: мадам Шонц стала самой нежной матерью для сына Артура; она отводила и приводила домой мальчика из училища, она задаривала ребенка подарками, лакомствами и деньгами. Он называл ее «мамочкой» и положительно обожал ее. Мадам Шонц руководила денежными делами своего Артура, она заставила купить понизившиеся акции раньше знаменитого лондонского договора, благодаря которому пало министерство первого марта. Артур получил двести тысяч франков, и Аврелия не попросила ни одной копейки.

Будучи джентльменом, Рошефильд поместил шестьсот тысяч франков в банк, половину положил на имя Жозефины Шильц. Маленький отель, нанятый в улице Ла Брюер, был отдан в руки Грэндо, знаменитого архитектора, обладавшего талантом изящно украшать дома, с тем, чтобы он придал ему вид роскошной бонбоньерки. С этих пор Рошефильд не считался с мадам Шонц; она получала доходы и платила по счетам.

Сделавшись его женой… по оказываемому ей доверию, она оправдывала его, стараясь доставить «своему папаше» еще больше счастья.