Сочинения
Шрифт:
– Серебряное поле с тремя красными гребнями, три кисти пурпурного винограда с зелеными стеблями и листьями, каска конюшего и девиз «Служить». Герб неважный, они были произведены в дворянство при Людовике XY. Дед их, наверно, был торговцем, а линия матери разбогатела от винной торговли и уже облагороженный Ронсере, наверно, был регистратором. Если ты сумеешь отделаться от Артура, Ронсере получит, по крайней мере, титул барона за это я тебе ручаюсь, моя милая козочка. На пять или на шесть лет тебе надо будет закабалить себя в провинции, если ты хочешь превратить г-жу Шонц в председательницу…
– Нет, – отвечала Аврелия, – когда дело зашло о предложении мне руки, про него можно было указать, как про водочный вопрос на бирже: вполне спокойно.
– Я его уговорю, если он навеселе теперь; посмотри, в каком они там состоянии…
– Не стоит идти туда: я слышу отсюда залпы Биксиу, хотя никто его не слушает. Я знаю моего Артура; он считает долгом быть любезным с Биксиу, и хотя бы с закрытыми глазами, но все же будет смотреть на него.
– Да, скажи, пожалуйста, для кого это я должна так стараться? – вдруг неожиданно спросила Аврелия.
– Для маркизы Рошефильд, – отрезал Максим. – Невозможно примирить ее с Артуром, пока он у тебя в руках. Ей же надо встать во главе дома и пользоваться доходом в 400 т. фр.
– И она мне предлагает только двести тысяч? Нет, если дело идет о ней, то я хочу триста тысяч франков. Я так заботилась об ее мальчике и муже, я во всем заступила ее место, а она еще жадничает со мной! У меня будет миллион, мой милый, и если ты обещает мне место председателя в Алансоне, то я покажу себя, когда сделаюсь госпожой Ронсере.
– Хорошо, – отвечал Максим.
– Могу себе представить, как надоест мне этот маленький городок! – воскликнула философски Аврелия. – Я так много слышала об этой провинции от д’Эгриньона и Виль-Нобля, что как будто сама уже жила там.
– А если я тебе поручусь и за поддержку дворянства!..
– Ах, Максим! Ты мне многого наговоришь! Но голубь не хочет лететь…
– А он безобразен; со щетиной вместо усов, с багровым цветом лица, он имеет вид вепря, несмотря на свои глаза хищной птицы. Это будет лучший председатель в мире. Не беспокойся, через десять минут он пропоет тебе арию Изабеллы из четвертого акта «Роберта-Дьявола»: «Я у ног твоих!..» Но ты берешься возвратить Артура Беатрисе…
– Трудно, но при старании возможно…
Половина одиннадцатого гости вошли в гостиную пить кофе. При тех обстоятельствах, в каких находились теперь Аврелия, Кутюр и Ронсере, разговор, который Максим вел с Кутюром в углу комнаты, вполголоса, но так, чтобы Ронсере мог все слышать, произвел огромный эффект на честолюбивого нормандца.
– Дорогой мой, если вы хотите быть благоразумным, вы не откажетесь получить в каком-нибудь отдаленном департаменте должность главного сборщика податей, а это может устроить вам маркиза Рошефильд. С миллионом Аврелии вам легко будет внести залог и, женясь на ней, вы, конечно, выдвинетесь, сделаетесь депутатом, если сумеете хорошо повести свои дела, и в награду за мою услугу дадите мне ваш голос в Палате.
– Сочту за честь быть одним из ваших солдат.
– Ах, дорогой, вы чуть было не упустили ее. Представьте,
И Максим оставил счастливого Кутюра, говоря Ла Пальферину: – Хочешь ехать со мною, сын мой?
В одиннадцать часов Аврелия осталась с Кутюром, Фабиеном и Рошефильдом. Артур дремал в кресле, Кутюр и Фабиен старались безуспешно выпроводить друг друга. Шонц покончила эту борьбу, обратившись к Кутюру: «До завтра, мой друг!», что он объяснил в свою пользу.
– Вы заметили, – сказал тихо Фабиен Аврелии, – что я задумался, когда вы косвенно сделали мне предложение, не примите это за колебание с моей стороны; но вы не знаете моей матери: она никогда не согласится на этот брак…
– Вы уже в таком возрасте, когда не требуется разрешения родителей, – заносчиво отвечала Аврелия, – а если вы трусите матери, то вы мне не нужны.
– Жозефина, – нежно проговорил «наследник», смело обнимая мадам Шонц за талию, – я думал, вы любите меня!
– И что же?
– Может быть, возможно смягчить мою мать и добиться ее согласия.
– Каким образом?
– Если вы согласитесь употребить ваше влияние…
– Чтобы сделать тебя бароном, кавалером ордена Почетного Легиона, председателем суда? не так ли?.. Слушай же, я в своей жизни обделала столько дел, что могу быть и добродетельной. Я могу быть хорошей, честной женой и могу поднять моего мужа очень высоко, но я хочу также, чтобы он меня любил, чтобы его взгляды, мысли, и даже намерения принадлежали мне… Согласен ты на это?.. Не связывай себя неосторожно; дело идет о твоей жизни, мой милый.
– С такой женщиной, как вы, я решусь на все, очертя голову, – отвечал Фабиен, опьяненный ее взглядами и ликерами.
– Ты никогда не раскаешься в этих словах, мой песик; ты будешь пэром Франции… Что же касается этого бедного старичка, – продолжала она, смотря на спящего Рошефильда, – с сегодняшнего дня ни-ни, все кончено!
Это было так хорошо, так мило сказано, что Фабиен схватил Аврелию и поцеловал ее под наплывом страсти и радости. Голова его кружилась от любви и вина, и весь он был полон счастья и честолюбия.
– Старайся, мой дорогой, вести себя хорошенько с твоей женой, не корчи влюбленного, дай мне сухой выйти из воды. Кутюр уже воображает себя богачом, главным сборщиком податей.
– Я ненавижу этого человека, – сказал Фабиан, – и мне бы так хотелось не видеть его больше здесь.
– Я перестану принимать его, – ответила куртизанка с видом неприступной женщины, – мы сговорились, мой Фабиен, уходи, теперь уже час.
Эта маленькая сцена изменила счастливую до сих пор жизнь Аврелии и Артура. Семейная война означает всегда какое-нибудь тайное намерение одного из супругов. На другой день, когда Артур проснулся, мадам Шонц уже вышла из комнаты. Она была с ним так холодна, как только умеют быть холодными женщины подобного сорта.