Социология вещей (сборник статей)
Шрифт:
Зачем нам понадобилось это отступление? Если материальные предметы становятся социальными объектами в той степени, в какой они включены в нарративы, тогда ответ на вопрос о том, является ли данный объект тем же самым или другим, зависит от того, та же ли это история или другая и в каком смысле она та же или другая. Если кто-то захочет спросить: «каково значение моста как социального объекта?» потребуется выяснить, перекинут ли мост через Сену или через реку Квай.
Теперь нам следует вернуться и соотнести высказанные выше соображения с важным понятием допустимости. Предположим, что материальный предмет как социальный объект являет собой совокупность тех его допустимостей, которые предоставляет вмещающий его нарратив своим персонажам. Это положение может служить общей методологической формулой «вписывания» материальных объектов и структур в микросоциологию.
Другой пример: как тюремные стены, удерживающие заключенных внутри, могут быть поняты социологически? Из предыдущих рассуждений можно сделать вывод о том, что общего
Пределы трансформации
До сих пор в нашем обсуждении обходился стороной вопрос о пределах (пределы не могут сдерживатьтрансформацию) трансформации материального предмета в символической системе. Способно ли что угодно становиться чем угодно? В представлениях о мире, присущих тибетцам и грекам времен Гомера, горы Эверест и Олимп являлись обителями богов. Подошли бы на эту роль рынок в Лазе или пляж в Пирее? Ни первому, ни второму не присуща та недоступность и представительность, которые делают горы пригодными для выполнения именно этой символической роли. Данные сущности обладают некими материальными атрибутами, которые одновременно предполагают использование их в качестве социальных объектов и ограничивают характер этого использования. В знаменитом исследовании Бурдье (1973), посвященном кабильскому дому [137] , упоминание о выражении, наделяющем сексуальным значением покоящуюся на раздвоенном окончании центральной колонны несущую балку, выглядит совершенно уместным. Материальные качества предмета ограничивают возможности его использования в местных социальных нарративах. В этом вопросе требуется особая осторожность. Сам выбор чего-то в качестве индивидуальных сущностей, в качестве свойств, важных для естественно-научного исследования, есть продукт определенной системы верований. По замечанию Гудмэна (1978), даже наше представление о Вселенной как составленной из отдельных звезд покоится на конвенции, заставляющей нас видеть небесные тела связанными между собой именно этим, а не каким-то иным образом. Верно, однако, и то, что данная конвенция явится средством столь однозначной дифференциации классов сущностей только в том случае, если это позволяет наличная материальная демаркация сущего. Так, океан допускает (afford) различение внутри себя течений, но отнюдь не звезд. Коль скоро, представляя себе небеса, человек ищет на них созвездия, а значит, и звезды, это предопределяет возможности дальнейшего развития нарратива. Наблюдавшие за звездами древние арабы находили на небе не те же самые созвездия, что и древние греки, вовлеченные в иной нарратив, но, при всех различиях, у тех и других имелась общая образная основа, на которую, правда, налагались не совпадающие нарративные значения. И в наше время т'o, что для ряда жителей Северного полушария является Орионом, к югу от экватора представляется некоторым народам в образе Железного Горшка.
137
См.: Бурдье П. (2001). Дом, или Перевернутый мир //П. Бурдье. Практический смысл.СПб.: Алетейя – Прим. перев.
Существует и иная линия рассуждений, примеры которой заставляют усомниться в главном тезисе данной статьи. Я выступил с утверждением о том, что в генезисе социальных объектов символическое упорядочивание вещей имеет приоритет над материальным. Мною было заявлено, что физические, химические и биологические свойства материальной среды выступают в роли ограничителей по отношению к тем социальным порядкам, которые призваны эффективно приспосабливать эту среду к человеческим потребностям. Лейтмотивом моего рассуждения выступала мысль о том, что выбор особо значимых из имеющихся бесчисленных свойств материальной среды предопределяется преобладающими в данном пространственно-временном контексте нарративами. Между тем, вопреки сказанному, можно утверждать, например, что роль священников как предсказателей ежегодных разливов Нила влияла на характер социальной структуры в сельскохозяйственном производстве Древнего Египта. Географические особенности Нильской долины косвенным образом повлияли на формирование социального порядка, закрепившего власть фараонов.
Социальные мотивы и материальные предметы
Ранее в своем исследовании социального господства (Harr'e, 1993) я уже пытался показать, что все на самом деле не так просто. Как мне представляется, люди всегда существовали в условиях некоего двойственного социального устройства. Одна сторона его состояла в поддержании социальных условий жизнеобеспечения в той или иной среде. Речь в данном случае идет о практическом строе; в его контексте у всех людей имелись собственные, соответствующие местным условиям роли. Другая сторона их жизни всегда заключалась в социальных установлениях, ответственных за формирование иерархий почестей и позиций. Это экспрессивный строй. Так вот, полное значение, коим обладают для людей материальные предметы, можно постичь только выявив содержание обеих этих ролей. «Мазерати Битурбо Кватропорте» представляет собой подходящее средство еженедельной доставки из супермаркета всякой всячины. Помимо этого, подобный автомобиль является наглядной демонстрацией богатства, стиля и т. д. Почти любой материальный предмет, ставший необходимым элементом практического порядка той или иной культуры, скорее всего, занимает определенное место и в ее экспрессивном строе. Само собой разумеется, нарративы, поддерживающие эти два порядка, радикально различаются между собой. Следует заметить, что некоторые из дорогих и затратных объектов практического порядка могут оказаться фактически лишенными ценности в рамках дополняющего его экспрессивного порядка, если будут восприняты как нечто грубое или вульгарное.
Введение этого различения явилось великим достижением Торстена Веблена (1899). О нем свидетельствуют нарративные конвенции таких изданий, как «Hello!». Верно, однако, и то, что не все вещи, которым находится место в экспрессивном порядке, существуют и в ассоциированном с ним практическом порядке. Как отмечал Веблен, породы собак, некогда выведенные для охоты, могут утрачивать свою изначальную функцию, превращаясь просто в атрибуты стиля. Что же до социальных мотивов, окружающих материальные предметы, думаю, они чаще всего говорят о приоритете экспрессивного строя над практическим (Harr'e, 1993: 192–203). В данной работе я не стану останавливаться на этом вопросе.
Вся социальная жизнь есть не что иное, как символические обмены, а также совместное конструирование смыслов и управление ими; это относится и к смыслам вещей. Лишь будучи определенным образом проинтерпретированными, и став частью человеческого нарратива, материальные сущности приобретают социальную релевантность. Интерпретации же нуждаются в грамматиках, обладающих исторической и культурной спецификой. Выготский (1986) показал, как определенные грамматики переходят из поколения в поколение, что обеспечивает сохранение на протяжении нескольких веков одних и тех же интерпретаций. Это порождает иллюзию, будто сохраняемое есть некая вещь, столь же реальная, сколь реальна, например, ограничивающая какую-нибудь территорию горная гряда. Возьмем, например, деньги. Выпуск банкноты, использование ее, есть всего лишь перформативный акт, обещание. В этом деньги не отличаются от вина для причащения, дорожного знака и пр. Все эти вещи являются социальными объектами только внутри динамически меняющихся рамок (frames) сюжетных линий. Они – самый эфемерный и «невидимый» продукт из всех действительно реальных продуктов человеческой деятельности, они – нарративы, имеющие хождение лишь при определенной социальной организации. Согласно винодельческому нарративу, шампанское – это ферментированный виноградный сок. Подаваемый с икрой, он являет собой воплощение величия, в соседстве же с пастушьей запеканкой он свидетельствует лишь о претенциозности.
Перевод с английского Ирины Мюрберг
Литература
Bourdieu, P. (1973) The Berber House’, ch. 18 in M. Douglas (ed.) Rules and Meanings.Harmondsworth: Penguin Books.
Foucault, M. (1986) Discipline and Punish.Harmondsworth: Penguin Books.
Gibson, J. J. (1979) An Ecological Approach to Visual Perception.Boston, ma: Houghton Mifflin.
Goodman, N. (1978) Ways of World Making.Indianapolis, in: Hackett.
Harre, R. (1993) Social Being,2nd edn. Oxford: Blackwell.
Propp, V. (1968 [1925]) The Morphology of the Folk Tale.Austin, tx: University of Texas Press.
Sabat, R. (1994) ‘Excess Disability and Malignant Social Psychology: A Case Study of Alzheimer’s Disease’ , Journal of Community and Applied Social Psychology4: 157–66.
Veblen, Т. (1899) A Theory of the Leisure Class.New York: Macmillan.
Vygotsky L. S. (1986) Thought and Language.Cambridge, ma: MIT Press.
Игорь Копытофф
Культурная биография вещей: товаризация как процесс [138]
Я хотел бы выразить благодарность Арджуну Аппадюраю и Барбаре Клармон Копытофф за дискуссии, из которых родилась эта статья. Ее окончательная версия во многом сложилась благодаря замечаниям и предложениям, с которыми выступили Джин Адельман, Сандра Барнс, Мюриэл Белл, Джаян Пракаш, Колин Ренфрю и Барбара Херрнстайн Смит.
138
Первая публикация: Kopytoff, I. (1986) «The cultural biography of things: commodization as process» in A. Appaduray (ed.) The social life of things. Commodities in cultural perspective.Cambridge: Cambridge University Press. – Прим. ред.