Содержательное единство 1994-2000
Шрифт:
А как же? Политический жанр имеет свои законы, их тоже надо учитывать. "Комиссары в пыльных шлемах", "одна на всех – мы за ценой не постоим" и т.п. Но это – дань необходимости. А оскаленная суть – в другом. "Я наслаждался этим". Наслаждаться этим может только СЕМЕЙСТВО, привыкшее сниматься на том или другом фоне. Это СЕМЕЙСТВО не может воевать. Оно не может созидать. Оно не может сострадать. Оно не может нести на своих плечах крест великого государства. Оно может только сниматься, сниматься, сниматься на любом фоне.
Еще вчера "писавшее кипятком" по поводу того, где именно ночует эта самая золотая тучка господина Приставкина, это СЕМЕЙСТВО завтра, если его прищучить, может завизжать, что надо истребить всех чеченцев. Но оно от этого не перестанет быть "съемкой на некоем фоне". И не станет генералом Ермоловым (никогда, кстати, не ставившим перед собой поганенькой задачки такого рода, способной родиться только в голове у СЕМЕЙСТВА).
СЕМЕЙСТВО отнюдь не травоядно, отнюдь не лишено кровожадности. Но оно от этого не перестает быть тем, чем оно и было всегда – "косящей под интеллигентность" шпаной. Если шпана наделена возможностью так или иначе влиять на задействование остаточных ресурсов прежде великого государства, то она может закатить истерику в особо крупном размере, может быть очень даже кровожадной. Но она от этого не перестанет быть беспомощной и бесплодной.
Эти беспомощность и бесплодность не могут быть скрыты никакими завесами так называемых "политических технологий". Шпана может быть очень изощрена во всем, что касается способов действия, того, ЧТО делать. Но если субъектом, тем, КТО должен это ЧТО делать, остается шпана, то весь набор политических технологий будет в конечном счете сводиться к изощренным вариациям на тему маниакально-депрессивного психоза: "Что делать? (Надувается.) Жечь напалмом? (Еще больше надувается.) Использовать тактическое ядерное оружие? Или. Или. Или. (С каждым "или" идет сдувание.) В конце концов, что для нас важнее – эти дикари чеченцы или. Или. Или. Или победа наших реформ?"
СЕМЕЙСТВО снимается на разном фоне. Оно очень любит (особенно в последнее время) фон того или иного величия. Но это фон. Фон – и не более.
СЕМЕЙСТВО любит также продемонстрировать свое превосходство над фоном: "И такое государство нам не годится, а уж такое, да и такое. И эта история наших предшественников для нас не ориентир, и та тоже.". Как бы вот так исхитриться – сняться на фоне Пушкина, да еще чуть-чуть на него нагадив? Для некоего, знаете ли, необходимого куража.
И невдомек, что тот, на чьем фоне ты снимаешься, данный сюжет тоже предусмотрел. В своем "Каменном госте". Вот позируешь, позируешь на фоне некоего памятника, а потом этот памятник возьми да и скажи: "Ты звал меня?". И сразу же вопли: "О, тяжело пожатье каменной десницы!"
Кому тяжело, тот проваливается. У Пушкина – в буквальном смысле. В тартарары. А что? Не надо было, знаете ли, сниматься на фоне да еще ждать, пока птичка вылетит.
Наблюдая 100 дней Путина, с тоской кромешной читая все, что СЕМЕЙСТВО наше подобострастно состряпывает по поводу "исторических побед", совершенных нашим президентом за эти 100 дней, я пытался, вглядываясь сквозь телеэкран в лицо человека, на которого свалилась страшная государственная ответственность, понять, как чувствует себя сам этот человек один на один с Россией.
Потому что ничего не чувствовать он не может. Кем бы он ни был – пожатие каменной десницы ему придется принять. И он уже его принимает. И сквозь все наносное, что так радует разные части большого СЕМЕЙСТВА нашего, мне кажется, все же начинает проступать боль этого пожатия.
Это – и еще то, что, скрипя зубами, Путин эту боль все же терпит. Терпит – все более неубедительно притворяясь, что боли нет, все тип-топ. Но боль есть боль. И вот уже – по одну сторону сам Путин, а по другую победные рапорты СЕМЕЙСТВА, кривляющегося в разных политических пантомимах.
Для любителя "жареных сопоставлений" ("Семья" – СЕМЕЙСТВО) я вынужден зафиксировать, что ничего подобного не сопоставляю. Ельцин тоже чувствовал эту боль. Хуже, лучше – но чувствовал.
СЕМЕЙСТВО же – это широкая категория. Если хотите, это поврежденная часть общества нашего. И не измерили мы пока, каков социальный радиус и социальная глубина этого повреждения. Может, она такова, что и говорить-то не о чем. А может, и нет. Будущее покажет. А нам остается, поскольку есть все же шанс, что масштаб поврежденности не так велик, чтобы можно было говорить об окончательном исчерпании, бороться за локализацию повреждения. Делать все возможное, чтобы не мог быть поставлен знак равенства между СЕМЕЙСТВОМ и всем обществом нашим. Но и не притворяться при этом, что "ноу проблем" и общество, конечно же, не СЕМЕЙСТВО. Есть, есть проблема – еще какая.
Масштаб этой проблемы вновь обнажил перед нами взрыв на Пушкинской площади. Вот оно, знамение. На фоне Пушкина – не радость сникерская, а обгорелые трупы. Или, точнее, гарь и сникерсы пополам.
Чеченская версия
Многих раздражает поспешность, с которой ряд российских политиков и высоких должностных лиц обнаружили "чеченский след" во взрыве, унесшем на сегодня уже 12 человеческих жизней. Многих – но не меня. Я, в данном случае, считаю высказанную гипотезу достаточно правдоподобной. Другое дело, что никакая гипотеза не может преподноситься как несомненность. Несомненность возникнет после того, как мы получим настоящие, бесспорные доказательства. Получим ли? Пока же нет оных – аргументы в пользу этой гипотезы (именно гипотезы, и не более).
Аргумент первый. В Чечне фактически идет неугасающая война на фоне нескончаемых рапортов о победе. Проблема не может быть сведена ни к истерическим, закомплексованным призывам "истребить чеченчество как класс", раздающимся, подчеркиваю, из недр СЕМЕЙСТВА, которому помешали справлять сникерсный карнавал, ни к показу действительно более чем трогательных чеченских детей. То, что дети страдают, когда идет война, это понятно. Чеченские дети страдают, русские. И спекулировать на этом вряд ли стоит. Тем более, что пока на фоне истерик СЕМЕЙСТВА народ в глубинке ведет себя по отношению к чеченцам поразительно лояльно. В тысячу раз более лояльно, чем американцы по отношению к японцам после Перл-Харбора. И это внушает надежду на то, что СЕМЕЙСТВО – все-таки не народ.
Народ же хранит и достоинство, и память одновременно. Память о Буденновске, Первомайске. Мы видели, что там творили боевики. Мы видели и другое. Мы смотрели соответствующие фильмы с соответствующим авторством. Мы видели на этих пленках пытки, казни и лица тех, кто не скрывал: "Это мы, мы подобное совершаем".
Аргумент второй. Из Чечни нам обещали взрывы с 6 по 8 августа 2000 года. Террористы не могут все время обещать и не выполнять обещаний. Террор в прямом переводе – это ужас, страх. Террорист, не выполняющий обещание, уже не страшен, он просто смешон. Смешной террорист – это не террорист.