Содержательное единство 1994-2000
Шрифт:
Это рассубъективирование в дальнейшем стало принимать неслыханные размеры. Фактически, наращивание степени рассубъективирования привело к изменению качества подобного феномена, создало особую "унькающую" политическую субстанцию там, где в исторически обусловленном обществе надлежит находиться более или менее полноценному политическому субъекту.
Третье. Начиная с этого момента соотношение между обществом, протекающим в нем процессом и политической элитой страны, призванной влиять на процесс, оказалось извращено и перевернуто. Возникли две параллельные и равно-бессубъектные субстанции, как бы отражающие друг друга. Процесс шел, вяло и разрушительно источалась лава общественного бытия. При
В котел рассубъективирования оказались брошены все ценности, ориентации, целевые установки. Огонь Процесса стал выплавлять из всего этого разнородного вещества постисторическую субстанцию с ее сетевыми саморегулирующимися рефлекторными настройками на любую частоту текущей процессуальности. Фактически это знаменовало собой переход к новой общественной ситуации – той ситуации, в недрах которой вызревал Легитимный Терроризм с его "сливами", "зачистками", "закатками", "подставами", некими скрываемыми, конвенционально не оглашаемыми, но всесильными сущностями, этими кирпичами здания Большого Террора, реализуемого на игровой основе в ходе становления постисторической ситуации и во имя утверждения тотального игрового начала.
Четвертое. Постепенно эти скрываемые всесильные сущности стали элементом политического быта, бизнеса от политики. Берясь за какое-либо невыполнимое начинание (или за начинание, призванное услужливо "похоронить" ненужные политические фигуры), тот или иной политический бизнесмен заранее "прокладывался". Он обозначал, что ему почти удалось решить некую задачу (которую он на самом деле и не мог, и не хотел решить), но тут вмешались анонимные силы, обрушившие уже почти построенный хрустальный дворец тех или иных "благотворных" политических инициатив.
Сложилась особая, не знающая аналогов в истории Нового Времени, средневековая по сути своей, глубоко иррациональная политическая ситуация, когда на уровне элитного консенсуса стало принято оправдывать крушение тех или иных государственных начинаний вмешательством "неопознанных политических объектов" со сверхвысоким могуществом, вмешательством неоведьм, необесов и других неомистических элементов политического процесса. При этом особый характер субъектов вмешательства делает если не легитимным, то, по крайней мере, оправданным сам тип осуществляемого ими вмешательства – устранение мешающих рассубъективированных сущностей открытого политического процесса (отдельных политиков, политических партий, социальных и этнических групп и т.п.).
При этом крайне важно понять следующее: после того, как оказалось принято обществом базовое условие – рассубъективирование, – все дальнейшее становится делом техники. Участники политического процесса принимают фундаментальный закон "уньканья" и подчиняются этому закону, что называется, по собственной воле, а точнее, в силу сознательного отказа от собственной воли? Что ж, тогда они уже поэтому превращаются в объекты, части некоей Среды, чьи свойства мы рассмотрим в дальнейшем. И в таком своем предметном качестве эти участники, подписавшие конвенцию "уньканья", просто не могут не устраняться в том случае, если являются препятствием (бревном, лежащим посреди дороги, пнем на пути Процесса, и т.п.).
При этом подобное устранение, в отличие от государственных репрессий 30-х годов, не нуждается даже в какой-либо смысловой интерпретации. Если невинно репрессированный
Этот объект устраняется как избыточный элемент в компьютерной сети или как аномальная особь в колонии микробов. Признавая возможность такого устранения ("слива", "зачистки"), сообщество человеческих существ как бы соглашается признать себя примитивной биологической популяцией или совокупностью сетевых модулей, организованных в компьютерную сеть. И здесь рассмотренная нами совокупность трансформаций и сдвигов начинает наконец раскрывать свою суть, предстает перед нами как нечто, заслуживающее серьезного философского отношения, а именно как капитуляция человечества перед вызовами глобальной постисторической ситуации, то есть как Большая Социальная Мутация (БСМ).
В качестве таковой описанная нами цепь превращений и будет далее анализироваться. При этом каждый очередной этап в этой цепи все с большей очевидностью будет доказывать правомочность использования в нашем анализе символов и категорий политической метафизики. Это станет ясно уже при рассмотрении следующей позиции рассуждения.
Пятое. Построенная нами модель предполагает наличие особого внутрисетевого или внутри-примитивно-популяционного насилия. Предполагает наличие особой автоматической диагностики Средой неких аномальных свойств одной из своих особей и столь же автоматическое устранение особи самой Средой после такой диагностики. В подобной процедуре даже нет понятия нарушенных правил, ибо биологическая среда не имеет внутри себя писанных правил, чье соблюдение или нарушение должно быть констатировано, обсуждено, закреплено судебным решением.
В подобной процедуре нет также контролеров за правилами, нет в ней и этически или эстетически окрашенного диагноза (романтический бунтарь, борец за справедливость, посягатель на человека и человечество и т.п.). В этой среде есть только Субстанция, а не Субъект, в ней есть не Нарушитель, а Нарушение – неумение вписаться, неспособность отреагировать достаточно быстро и адекватно на иррегулярные правила игры, чье спонтанное изменение есть тоже "неправильная часть правил". Не более, но и не менее!
Среда саморегулируется, самоподдерживается, самокомпенсируется. А раз так, то террор в подобной среде становится не атакующим ее внешним фактором, а частью самоподдержания и саморегуляции. Пословица гласит: "Волки – санитары леса". Но человеческая культура постоянно противопоставляет лес – человеческому миру, а самого человека – волку. Вспомним известные строки:
"Мне на плечи, кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей".
Даже латинское высказывание "Человек человеку – волк", как бы содержащее в себе признание "волчести" человека и человечества, не носило характера легитимации подобной "волчести", а было заряжено духом социальной критики, скорби по несовершенству человека и человечества. Пока есть история, есть цели, есть Вертикаль – нет и не может быть той биологизации, той расчеловечивающей компьютерной "сете-достаточности", в рамках которой террор станет частью Системы. Фактически, нет Системы, которая могла бы включить в себя современный постмодернистский террор. А именно такой террор мы и описываем, последовательно разворачивая этапы обретения террором своего особого назначения.