Содом и Гоморра. Города окрестности Сей

Маккарти Кормак

— Думаете, она хороший человек? — спросил Джон-Грейди.

— Да боже ж ты мой, — сказал слепой. — Да боже ж ты мой.

— Мне кажется, она хорошая.

— Да боже ж ты мой, — повторил слепой.

Джон-Грейди улыбнулся:

— На ужин я провожу вас.

Кивнув девушке, он повернулся к выходу.

— Вот только ее состояние, — сказал слепой. — Вы в курсе ее состояния?

Джон-Грейди обернулся.

— Сэр? — переспросил он.

— Об этом мало что известно. Зато предрассудков вокруг — пруд пруди. Здесь все разделились на два лагеря. Одни смотрят сочувственно, другие нет. Видите ли… Но это только мое мнение. Мое мнение — это что

она в лучшем случае гостья. В лучшем случае. Ей вообще здесь не место. Среди нас.

— Да, сэр. Я знаю, здесь ей не место.

— Вы не так поняли, — сказал слепой. — Я не имею в виду это заведение. Я хочу сказать, здесь вообще. Среди нас.

Назад он шел по улицам пешком. Неся в себе слова слепого старика, которыми тот похоронил его надежду, как будто в них содержится контракт с иным миром. Несмотря на холод, жители Хуареса стояли в открытых дверных проемах, курили и переговаривались. Ночные торговцы катали по немощеным песчаным улицам свои тележки или гнали перед собой маленьких осликов-бурро. Монотонно выкрикивали: «!Lee~n-ya!», «!Quero-seen-a!» [94] . Бродили по темным улицам, отчаянно взывая, будто брошенные воздыхатели, сами в поисках утраченных возлюбленных.

94

«Дрова!», «Керосин!» (исп.)

II

Он ждал, ждал, но она так и не пришла. Стоял у окна, отведя и собрав в кулак старую тюлевую занавеску, и наблюдал за уличной жизнью. Любой, кому пришло бы в голову взглянуть на него снизу — как он стоит там, за кривоватыми пыльными стеклами, — мог сразу понять, в чем дело. К вечеру все постепенно стихало. Скобяная лавка на другой стороне улицы закрылась, хозяин опустил и закрыл на замок железные ставни. Перед гостиницей остановилось такси, он приник лицом к холодному стеклу, но так и не увидел, кто вышел из машины. Повернулся, двинулся к двери, отворил ее и вышел на лестничную площадку, откуда виден вестибюль. Не вошел никто. Когда он вернулся и опять встал у окна, такси уже уехало. Он сел на кровать. Тени становились все длиннее. Вскоре в комнате стало темно, за окном зажегся зеленый неон гостиничной вывески, а через некоторое время он встал, взял с крышки комода шляпу и вышел вон. В дверях обернулся, окинул взглядом комнату, после чего плотно прикрыл за собою дверь. Если бы он постоял подольше, столкнулся бы с criadaпо прозвищу La Tuerta [95] на облезлой лестничной клетке, а не в вестибюле, как это в результате получилось, — он просто какой-то жилец, а она просто старуха с одним туманным глазом, еле открывшая дверь с улицы. Он вышел на вечерний холод, а она с трудом потащилась вверх по лестнице, постучала в дверь, подождала и постучала снова. Открылась дверь в другом конце коридора, из номера выглянул мужчина. Сказал ей, что ему не дали полотенец.

95

Одноглазая (исп.).

Когда вошел Билли и встал в дверях, он лежал на своей койке, глядя вверх, на неструганые

доски потолка. Билли был слегка под мухой. Шляпа заломлена на затылок.

— Что скажешь, ковбой? — произнес он вместо приветствия.

— А, это ты, Билли.

— Как дела?

— Дела нормально. А вы-то все куда подевались?

— Ездили на танцы в Месилью[ {26} .

— Неужто прямо все-все?

— Все, кроме тебя.

26

Месилья— городок в штате Нью-Мексико, южная окраина города Лас-Крусес, административного центра округа Дона-Ана.

Билли сел на пороге, упершись сапогом в дверной косяк; снял шляпу, надел ее себе на колено и откинул голову. Джон-Грейди лежит смотрит.

— Ну, потанцевал?

— Да прямо всю задницу оттряс.

— А я и не знал, что ты у нас такой заядлый танцор.

— Да вовсе нет.

— Представляю, как ты там расстарался.

— А это вообще надо было видеть. Кстати, Орен мне сказал, что тот конек, о котором ты так печешься, — ну, тот, с головой как у белки, — будто бы уже ест у тебя с руки.

— Ну, это он малость преувеличивает.

— И что ты им такое говоришь?

— Кому?

— Лошадям.

— Не знаю. Правду.

— Это у тебя, видать, секрет фирмы.

— Да нет.

— А как можно лошади говорить неправду?

Обернувшись, он устремил взгляд на Джона-Грейди.

— Не знаю, — сказал парень. — Это смотря в каком смысле: как их ловчее обмануть или как в принципе заставить себя соврать?

— Как обмануть.

— Вот уж не знаю. Тут уж как у тебя к этому душа лежит.

— Думаешь, лошадь поймет, что у тебя на душе?

— А как же. А ты не поймешь?

Билли не ответил. Но, помолчав, все же сказал:

— Пожалуй. Я пойму.

— Да я вообще не очень-то врать умею.

— У тебя просто практики насчет этого было маловато.

В денниках вдоль всего конюшенного прохода фыркали и топтались лошади.

— Ну как, ладится у тебя с той девчонкой, к которой ты ходишь?

Все так же лежа, Джон-Грейди скрестил ноги, положив один сапог поверх другого.

— Ага, — сказал он. — Вроде как к тому идет.

— Джей Си говорит, у вас все уже на мази.

— Ему-то откуда знать?

— Он говорит, у тебя налицо все симптомы.

— Налицо?

— Угу.

— Это какие же?

— Он не сказал. А ты не хочешь ее сюда пригласить, чтобы мы все на нее посмотрели?

— А что, приглашу.

— Давай.

Билли снял шляпу с колена, водрузил ее на голову и встал.

— Билли?

— Чего?

— Я потом расскажу тебе. Со мной какая-то ерунда приключилась. Сейчас я просто немного уставши.

— Ну, в этом я ни минуты не сомневался, ковбой. Ладно, увидимся утром.

На следующей неделе он отправился туда же, но денег у него в кармане хватало только на выпивку в баре. Все время смотрел на нее в зеркале. Она сидела одна на темной бархатной кушетке, выпрямившись, с руками, сложенными на коленях, в позе светской девушки. Он медленно цедил виски. Когда он снова заглянул в зеркало, ему показалось, что и она на него смотрит. Допив виски, он расплатился и повернулся уходить. Впрямую на нее смотреть он не хотел, но не удержался. Он даже представить себе не мог, что у нее тут за жизнь.