София решает жить
Шрифт:
– Вы тоже идете на юг? – спросил Марк.
Рената снисходительно улыбнулась. Взгляните на карту Марк. Игнат, продолжай.
– Вот столько городов нам еще обходить после того, как мы выведем своих людей. Это затянется на месяцы и годы. А не за горами зима.
– И что вы предлагаете?
– Обосноваться в тихом безопасном месте. Временно. На год или два. В лучшем случае год.
– И расчищать трассу, – сообразил Марк.
– Да. Чтобы сесть потом на автомобили и ехать на юг спокойно. Толпой мы уже пытались это делать. Слишком много потерь. Нам нужно осесть.
– И вы хотите начать с этого города?
– Да. А осесть в
КОММУНА
***
В одном месте оказались десятки незнакомых между собой людей. Они стали жить день за днем бок о бок в незнакомом необустроенном для жизни клочке земли. Поначалу там не было ни правил, ни наказаний, ни наград, ни иерархии, ни власти. Но вскоре начали возникать законы, негласные, не навязанные кем-то, кто все равно оказался бы беспомощным перед лицом большинства, но самими жителями обители. Так зарождалась наша коммуна.
Мы – бывшие жители «сот» большого города. Изолированных квартир или домов за высокими кирпичными заборами, где ближайшие соседи не знают друг друга. Коммуникация если и возникала, то либо в деловых, либо в развлекательных целях. Для жизни и выживания люди не были нужны друг другу. Существовали номера: 01, 02, 03, 112. В зависимости от проблемы приезжала та или иная бригада и решала вопросы. Никаких самостоятельных коллективных усилий не требовалось.
Помню, как в детстве меня угнетала монотонность и предсказуемость жизни. И вот эта вот предупредительность во всем, лишающая возможности испытать хоть какой-то азарт, притупляла любые эмоции. И одиночество. Мне не было одиноко только в летних лагерях, куда меня отправляли на одну смену, потому что остальное летнее время было посвящено семейным путешествиям. Только ближе к окончанию школы я выторговала себе лагерь на все лето. И все равно во время игр подобных «Зарнице», осовремененных в квесты различной тематики, я сокрушалась: это все не по-настоящему. Вот бы враг был реальным, вот бы опасность – смертельной.
Поэтому я ничего не боялась. Гуляла допоздна, бродила по темным улицам, садилась в машины к незнакомцам. Все это добавляло остроты в пресное существование. Однажды мама нашла меня в злачном заведении в компании парней сильно старше меня (отследила местоположение по телефону) и устроила мне эмоциональные американские горки своими истеричными нотациями. Напомню, она боялась, что я стану шлюхой. Мне было обидно. Ничего аморального я не делала, а у многих подруг моего возраста случались куда менее безобидные похождения.
И даже несмотря на то, что я снова и снова проявляла своеволие, мне всегда не хватало приключений, которые будоражили бы кровь. На маму я обижалась, потому что по ее отрывистым рассказам было понятно, что она-то сполна получила острых ощущений в молодости.
Я представляла в красках, как легкий ураган превратится в торнадо, заметающий все на своем пути, или любое другое бедствие, которое потребует особенной сплоченности и геройств. Что бы ни случилось, я, естественно, должна оказаться в числе выживших, иначе к чему это все? Но и большим количество жертв не грезила, мне хотелось ощутить сплоченность перед лицом общей напасти.
С возрастом эта тяга поутихла, появился Миша, потом дети. И только сейчас я вспомнила, как грезила настоящими приключениями. Остерегайтесь своих желаний.
Коммуна стала для меня золотой серединой между жизнью в скитаниях и условно благополучной жизнью, живя которую было бы практически невозможно увернуться от боли перенесенных потерь.
Жизнь в коммуне мне нравилась. Хотя мало кто мог догадаться об этом, глядя на меня.
В прежней жизни мы разучились совершать поступки ради общего блага. Даже когда по улицам начали расхаживать толпы живых мертвецов, я все еще думала, что сейчас появится наряд полиции или пожарная бригада, которые все решат. Долгое время по привычке ждала, что электрики восстановят электричество, а лифтер починит лифт. Хоть на тот момент эти проблемы и волновали меня в последнюю очередь, но фоном такие мысли проплывали.
Красота и трагедия постапокалиптического мира заключаются в том, что в нем начало возникать множество ситуаций, в которых людям требуется совершать поступки ради общего блага. Защищенному всевозможными городскими службами, избавленному от большинства бытовых хлопот вроде добычи еды и обеспечения тепла цивилизованному мужчине, которому ни разу в жизни не требовалось кого-нибудь выручить или спасти, представилась возможность совершать настоящие подвиги по несколько раз в день.
Раньше у нас не возникало мысли разделить обед с человеком, которого мы знаем очень плохо или видим впервые в жизни. Здесь же люди следили не только за своим насыщением, но, и чтобы хватило и соседу или случайному путнику.
Раньше нам не приходилось каждый день делать выбор, от которого зависела жизнь. За исключением редких фатальных случаев. Вопрос ради чего или кого сегодня я готова рискнуть жизнью даже не стоял. В то время как всего каких-то сто лет назад этот вопрос вставал ребром перед нашими прадедами. Мы достигли высокой ступени эволюции и поднялись бы еще выше, если бы не пожадничали и не погнались за бессмертием. Все циклично. Во многом, что касается уровня жизни сейчас, мы могли бы позавидовать жителям начала прошлого века.
По вопросам обустройства разногласий почти не возникало. На первом месте – укрепление забора и надежные ворота. Обеспечить себе безопасное и неприкосновенное пространство. Чтобы не дежурить друг над другом и не просыпаться от скребков и рычания мертвецов поблизости. Все настолько хотели одного и того же, что готовы были недоедать и недосыпать, лишь бы поскорее отгородиться.
Первый вопрос, который пришлось вынести на голосование – установка указателя на шоссе, пронизывающем город, чтобы другие выжившие смогли присоединиться к коммуне. Кого-то сразу насторожила такая инициатива.
– У нас ограничены запасы продовольствия, и мы не знаем, сколько людей придет, – сомневался Игнат.
– Чем нас больше, чем быстрее мы достроим дома и расчистим город. У больших групп преимущество на открытых участках даже против стада. Чем скорее расчистим город, тем больше найдем еды. В перспективе еще нужно расчищать проезжую часть, чтобы в будущем двинуться на юг на автомобилях, а не пешком. А табличку можно снять в любой момент, – парировала Рената.
Примечательно, что во время этого разговора почти никто не задумался о том, а не безопасно ли всем сообщать о местонахождении зарождающейся коммуны? Мир априори поделился на две противоборствующие силы: живые и мертвые. Последних по умолчанию не привлечет какая-то табличка с указателем. А первые – на одной стороне. С общими потребностями и целями. Как иначе?