Софья Алексеевна
Шрифт:
5 октября (1653), на память святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, Московских и Всея России чудотворцев, началась Польская война.
— Государыня-царица, что велишь к столу подавать — государь прислал сказать, непременно у тебя к обеду будет. День-то скоромный, чего приготовить можно?
— И думать не моги — скоромное! Для тебя что — в новость, что государь во все посты по понедельникам, средам да пятницам маковой росинки в рот не берет, глотка воды не выпьет. А без поста монастырский стол всему
— Тут и гадать нечего — икра зернистая да вязига под хреном.
— Этим разом прибавь икры белорыбицы — красной. Оно государь иной раз в охотку и поест. А из прикрошек да присолов что? Копченую рыбку подадите, а из свежих?
— Что прикажешь, государыня. Есть щука, стерлядь, лещ, язь, линь, шелешпер, сиг.
— Все и подавай. Поди, места на столе хватит.
— А горячее какое подавать: щи аль ухи?
— Щей не надобно. Вот уху давай язевую, подлещиковую, стерляжью да венгерскую. И чтоб к каждой свои пироги не перепутали. На Вознесенье, страх сказать, под озимую черную уху пироги с молоками поставили! Государь как тогда разгневался.
— Виноваты, государыня, кругом виноваты — не досмотрели.
— То-то и оно, за вами глаз да глаз нужен. И чтоб оладьев, пышек, кулебяк да караваев вдосталь было. Росольное с рыбой отварной подавать станете, сырников и блинов не забудьте. Государь, сам знаешь, с папошником да басманом [30] простым кушанья эти не любит.
— На сладкую перемену, государыня, что прикажешь?
— Известно, кисель клюковной. Чернослив непременно. Звар клюковной. Про пирожки копытца не забудьте. Государю полосу арбузную поставь да киселек клюковной с медом. Не забыть бы чего, Господи! Оно верно, государь слова не скажет, а нахмурится, долго помнить будет.
30
Басман— дворцовый или казенный хлеб.
3 декабря (1653), на память преподобного Саввы Сторожевского Звенигородского, патриарх Никон ходил на Пушечный двор смотреть колокольного дела для своего нового кремлевского дома и притом роздал нищим 5 рублей.
27 декабря (1653), на память апостола первомученика и архидиакона Стефана, в Москву приехал грузинский царевич. На торжественный въезд грузинского посольства смотрел с Неглинских ворот Китай-города патриарх Никон.
Прав, прав собинной друг — за порядком следить должно. Своевольничать чуть что начинают. Доброте царской цены не знают. Нешто царское дело ряд давать, кому как в Кремль въезжать, так вот поди ж ты, приходится. Известно, у кого только в Кремле дела нет. С ранья все на Соборную да Ивановскую площади тянутся. Тут тебе и бояре, и окольничие, и стольники, и стряпчие. Хоть и верхами приезжать положено, а все равно без слуг не приедешь — кому лошадь отдавать? Со слуг да дворовых спрос невелик. Тут и подерутся, и на кулачки сойдутся, и песни горланить учнут, а прохожих под ноги подбивать примутся, задирать да толкать. Какой на них угомон — чуть что, боярин за них, как за самого себя, вступится, вроде честь свою беречь. Стрелецкий караул коли и вмешается, не всегда толку добьется — супротив толпы не попрешь.
С боярами потолковал — такой порядок положил, чтобы пешими в Кремль входить. Из подьячих только старым да заслуженным, не более трех человек от каждого приказа, конным в ворота въезжать да тут же и спешиваться. Кто через Спасские ворота, тому у Крутицкого подворья, через Никольские — у Духовниковой палаты, близ Чудова монастыря, через Троицкие и Боровицкие — у самых дорог.
Святейший похвалил, да и то сказал: строгости еще мало. Круче, мол, за них браться надо. Народ в ежовых рукавицах держать — одна польза для государства. Иной раз глазам не веришь: без милостыни недели не пройдет, а прошения принимать перестал. Мороки, говорит, много. Все больше о книгах радеет. Подумать только, смута какая от них пошла.
Снова Собор собрал, снова согласием иерархов заручился, а смута ширится. Кто только не винит святейшего за самовластье. Что архиереи — бояре, и те досадуют. Всяким уговорам противятся. Может быть, собинному другу титул дать — великим государем величать велеть? Все равно положил, коль в поход идти, надзор за Москвой да семейством царским ему одному передать.
5 февраля (1654), в день празднования иконы Божией Матери, именуемой «Взыскание погибших», родился царевич Алексей Алексеевич.
— Услышал Господь молитвы твои да наши, государыня-сестица, услышал! Сыночка тебе послал, и имечко-то ему по Божьему благословению какое вышло — в честь покровителя Москвы святителя Алексея. Вот и успокоишься ты с Митенькой покойным. Мыслимое ли дело, сколько лет слезы лить!
— Аннушка, родимая, сама своему счастью не верю! Государь не то что с Марфушкой, — тотчас пришел. Светлый такой, радошный. Что хочешь, говорит, царица, проси — за великий твой дар все исполню, ничего супруге своей не пожалею.
— Попросила что, Марьюшка?
— Ой, что ты, сестрица, что ты! Как можно!
— Чего ж от счастья-то своего отказываться? Государю, поди, в радость родильницу одарить.
— Вот я и сказала: ничего, говорю, великий государь, мне, кроме милости да любови твоей не нужно, и еще, чтобы дочек любил, кровиночек своих.
— А государь что в ответ?
— Улыбнулся, Аннушка, будто солнышко взошло. Я, говорит, царица, всех вас люблю, а только ты мне как нельзя лучше угодила, что в канун похода сыночка принесла, наследника нашей державы Российской. У меня сердце от страху зашлось, да сама молчу, про себя слезы глотаю.
11 марта (1654), на память святителя Софрония, патриарха Иерусалимского, и Евфимия, епископа Новгородского, царь Алексей Михайлович отправился из Москвы в поход на польского короля, через Троице-Сергиеву лавру, Саввино-Сторожевский монастырь и далее к Смоленску.
— Владыко, царевна Татьяна Михайловна прислала узнать, не соблаговолишь ли принять?
— Сегодня часу нету. Разве что завтра после ранней обедни.
— Вроде как дело у царевны спешное.