Софья Алексеевна
Шрифт:
А ведь с пустяков все пошло — собинной друг разъяснил, — с переписчиков. Один слово в слово перепишет, постарается, другой — там недосмотрит, там недопишет, иной раз и присочинит. Еще при великом князе Василии III Иоанновиче [21] править ошибки в церковных книгах Максиму Греку [22] поручили. В толковании-то он как есть горазд, да языка русского толком не знал. Как перевести, выразуметь не мог. От него и вовсе путаница пошла.
21
Василий III(1479–1533), сын Ивана III, великий князь Московский с 1505 г.
22
Максим Грек(в миру Михаил Триволис) (ок. 1475–1555) — публицист, богослов,
На Стоглавом Соборе, [23] при государе Иване Васильевиче, порешили все как есть книги церковные исправить, да не с греческих источников — с переводных самых лучших. А рассудить, кому про то решать: какие лучше, какие хуже? Чей перевод худой, чей отменный? Протопопам? Поповским старостам?
Страшное дело — пожар, а тут как нельзя ко времени пришелся: казалось, спорам конец положил. Сгорел Смутным временем Московский Печатный двор, что при Грозном отстроили. Справщиков книжных жизнь косо куда разметала. Только все едино решать дело надо. Государь батюшка на исправление книг с самого начала правления своего архимандрита Троице-Сергиевой обители Дионисия с помощниками поставил. Уж как обитель почитал, как богословам ее верил. Ан опять незадача. Такая путаница пошла, что справщиков осуждать пришлось.
23
Стоглавый собор — Церковно-земский Собор проходил в январе — мае 1551 г., ограничил привилегии духовенства, принял «Стоглав» — сборник решений, состоящий из ста глав.
Спасибо, годом позже патриарх Филарет из Польши вернулся. Властью своей справщиков оправдал, на старые места поставил, к ним иных ревнителей из разных мест добавил. Тут и протопоп Логин из Мурома, и Лазарь из Романова, и протопоп Аввакум [24] из Юриевца. Буйные. Властные. Окромя самих себя, никаких доказательств и слышать не хотят. До того дошли — имя Господа нашего Иисуса как Исус писать стали. [25] Двуперстие нивесть откуда повыдумывали, от аллилуи сугубой — троекратной отказались. Пение многоголосное осудили. Каждый свое вспоминает, что смолоду у какого попа деревенского слыхал али видал. Учености взять неоткуда, а гордыни не стать занимать. Каждый себя первым выставляет.
24
Аввакум Петрович(1620/21—1682) протопоп г. Юрьевец-Повольского с 1648 г., противник Никона. Идеолог раскола в православной церкви. Расстрижен в 1666 г. Осужден на церковном Соборе 1666–1667 гг. и сослан в Пустозерск, где 15 лет провел в земляной тюрьме, написал «Житие» и многие другие сочинения. Сожжен с тремя сподвижниками по указу Алексея Михайловича.
25
В старообрядческих изданиях написание имени Исус с одним «и» сохраняется до сих пор.
19 февраля (1653), в день памяти апостолов от семидесяти Архиппа и Филимона, патриарх Никон ходил по разным приказам и роздал сидящим в них колодникам милостыню — в Суднам Московском, Судном Володимерском, на Бархатном дворе, в Рейтарском, в Разряде, в Нижегородской Чети, в Поместном, в Новой Чети, в Большой Казне, в Патриаршьем Разряде — всего 209 человекам, по 3 алтына и 2 деньги человеку. Итого вышло 20 рублей 30 алтын. Тогда же государь-патриарх ходил на Тюремный Двор и тюремным сидельцам роздал милостыни по 6 денег человеку.
Собинной друг, еще когда в митрополитах Новгородских состоял, твердо отвечал: не гоже каждому клирошанину [26] в измышления пускаться. Должны, что велено, как один, повторять. Иначе пошатнется наша вера, да и церкви православной крепостью нерушимой уже не быть. Какой спор, когда в 7157 (1649) году Иерусалимский патриарх Паисий с ученым греком Арсением в Москву приехали, всё как есть подтвердили. Ни в чем с собинным другом в прения не вошли. Из Киева для исправления Библии патриарх покойный монахов сколько вызвал. Тут и Епифаний Славинецкий, и Арсений Сатановский, и Федосий Сафанович, и Дамаскин Птицкий. Вот тогда-то келаря Арсения Суханова за море и послали. Куда дальше тянуть, когда с Востока митрополит Назаретский Гавриил, а за ним и Константинопольский патриарх Афанасий прибыли, обличать новоисправленные книги стали. Старцы Афонские и вовсе взбунтовались — присланные из Москвы новоисправленные книги как еретические пожгли. Все вместе про ереси московские заговорили. Патриарх покойный, может, теми волнениями и жизнь себе сократил — боялся, что сан с него вселенские патриархи снять могут. Собинному другу только и оставалось наследие сие тяжкое принимать да решение искать.
26
т.
Сам не пожелал — Собор созвал. В царских палатах. Гласно. Без утайки. Собор и постановил достойно и праведно исправить книги противу старых харатейных [27] и греческих.
20 февраля (1653), на память преподобного Агафона Печерского и Корнилия Псковско-Печерского, патриарх Никон пожаловал после обедни вдове с дочерью девкою на приданое девке 3 рубля.
Собор собором, а и на нем единства не оказалось. Поначалу все согласились, подписывать же не все стали. Вот поди ты, Павел, епископ Коломенский, засомневался. Два архимандрита. Игумен противный нашелся. Протопопа два наотрез отказались. Вот тебе и смута. Ни патриаршьего, ни царского гнева не побоялись. Борис Иванович Морозов головой качает. Мол, не круто ли новый Патриарх за дело берется. Есть ли тому причина? Свои времена забыл, а может, напротив, и вспомнил, как спасать его от бунташной Москвы приходилось. [28]
27
Харатья— пергамент, все, на чем писали в старину, сама рукопись.
28
Речь идет о восстании в Москве 1648 г. (Соляной бунт), поводом к которому послужило принудительное взыскание ранее отмененных налогов. Толпа восставших ворвалась в Кремль с требованием выдачи Б. И. Морозова. Был убит думный дьяк Назарий Чистой (инициатор соляного налога), в последующие дни правительство выдало народу судью Л. С. Плещеева, а затем дьяка Н. Т. Трахионова. Б. И. Морозов был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь.
Всего-то четыре месяца со свадьбы царской прошло, потребовали москвичи головой им дядьку выдать. Мол, больно на нищете народной наживаться стал. Кровопийцей называли. Дом морозовский, что на Воздвиженке, богатейший, до нитки разграбили. Окольничего Плещеева да думного дьяка Чистого вместо боярина убили. Мало показалось. Опять Морозова выкликать стали. В те поры удалось тайком дядьку в Кирилло-Белозерский монастырь отправить. Каких только благ настоятелю не посулил, чтобы скрыл, не выдал.
Согрешил тогда. Собинной друг говорит, что людской грех, что царский — все едино. Дьяка Траханиотова толпе на растерзание отдал. За дядьку. Народу солгал. Может, кто на первых порах и поверил, все равно потом разобрались. Шила в мешке не утаишь. Бориса Ивановича скоро вернуть удалось. С москвичами ведь как — лишь бы первую минуту переждать, а там и не вспомнят, чего колготились, чего шумели. То ли незлобивые, то ли отходчивые, как тут скажешь.
Да что москвичи, самому себе иной раз надивиться не можешь. Вернулся Борис Иванович целый-невредимый, а на сердце радости настоящей нету. Перегорело будто. Видно, за те дни страшные больно много вспомнилось — не ко времени, так ведь памяти не прикажешь, разве что обмануть себя захочешь. Часом удается…
28 февраля (1653), на день преподобного Василия Исповедника и Николая, Христа ради юродивого Псковского, на заутрени патриарх Никон жаловал милостынею вдов и стариц, роздал четырем вдовам по рублю, двум по полтине, да вдовам же и старицам начетных денег по полтине 20 бумажек, да мелких денег ссыпных 2 рубля. Всего вышло 12 рублей.
В царицыных покоях воздух тяжелый, спертый. Двери все плотно притворены. Оконца войлоками затянуты. Чтоб, не дай Господь, воздухом стылым не схватило. Мамки как ни старайся, все едино от двух младенцев задух. Не хочет царица с дочек глаз спускать. Коли государь пожалует, унести можно. А так сердце материнское радуется. Иной раз и царевны старшие заглянут, с дочками побалуются. Арина Михайловна редко-редко, зато Татьяна Михайловна — что ни день. Рослая. Статная. Кровь с молоком. Брови темные, широкие, вразлет. Семнадцать лет исполнилось. Самой бы своих детей заводить. Где там! Детки — счастье великое, да не при всяком муже его дождешься. Вон сестра Анна Ильична загубила свой век за Борисом Ивановичем Морозовым, совсем загубила. Муж старый. Норовистый. Всем недовольный, а наследничка подарить не может. До ссылки-то сестра сказывала, лучше было. Иной раз пошутит, иной приголубит. После монастыря не то. Будто подменили…
— Государыня-царица, гостья к тебе — сестрица Анна Ильична, боярыня Морозова. Примешь ли?
— Как не принять! Сестрица-матушка, не поверишь, только что про тебя думала, а ты уж на пороге. Утешила, вот утешила!
— За привет да ласку, государыня-сестица, спасибо. Кабы моя воля, я б к тебе что ни день ездила.
— А нешто твоей воли на то нет?
— Какая там воля! Борис Иванович строго-настрого заказывает тебя не беспокоить да и государю лишний раз на глаза не попадаться. Тут и без нас придворных нетолченая труба. Все услужить хотят.