Сохраняя веру (Аутодафе)

Сигал Эрик

Несколько мучительных секунд рав молча смотрел на них, затем заговорил неестественно спокойным тоном:

— Итак, дети, что это все значит?

— Папа, это я виновата! — торопливо сказала Дебора.

— Нет, рав Луриа, — поспешил возразить Тим, — это я виноват. Я один! Это была моя идея почитать ей на иврите.

Раввин поднял брови и тихо переспросил:

— На иврите?

— Тим занимается с мистером Вассерштайном.

Рав Луриа немного подумал, потом, сохраняя это загадочное спокойствие, произнес:

— Похвально, что христианин имеет желание читать Библию

в оригинале. Только для какой цели, хотелось бы знать? И почему в качестве слушателя выбрана Дебора? Я бы с большим удовольствием поручил его обучение кому-нибудь из моей ешивы. Итак, я спрашиваю: что тут происходит?

Совесть снова заставила Тимоти заговорить первым.

— Рав Луриа, — бесстрашно заявил он, — это я все затеял. Виноват один я. Пожалуйста, не гневайтесь на Дебору!

— «Не гневайтесь»? Молодой человек, эта ситуация порождает нечто большее, чем гнев. — После паузы он добавил: — Итак, если вы соблаговолите оставить ключи, мы расстанемся по-хорошему. И навсегда.

Тимоти, как в столбняке, достал из кармана ключи и выложил на стол. Звон металла нарушил священную тишину шабата. Он бросил взгляд на Дебору.

— Дебора, мне очень жаль. Но я не сомневаюсь, что твой отец поверит, что ты…

— Спокойной ночи, — с нажимом произнес рав Луриа.

Отец с дочерью остались одни. Ее едва освещал тусклый свет единственной лампы. Он оставался в тени, такой густой, что был почти невидим. Как сам Господь.

Перепуганная Дебора физически ощущала исходящий от отца жар гнева. Она была уверена, что он сейчас подвергнет ее бичеванию — если не физически, то словами.

Но он ее удивил.

— Дебора, — мягко произнес отец, — зря я на тебя рассердился. Я сам виноват. Я знаю, ты хорошая девочка, но у тебя было искушение. Вот каким образом бесовский промысел толкает нас на грех.

— Я не грешила! — прошептала она.

Рав воздел очи к небесам и поднял руки. Потом снова взглянул на дочь и тихо произнес:

— Иди спать, Дебора. Мы поговорим, когда кончится шабат.

Она молча кивнула и стала подниматься по лестнице. Ступени всегда скрипели, но сегодня в каждом их звуке ей слышались обвиняющие голоса.

Она прошла к себе и, не раздеваясь, упала на постель. Внешнее спокойствие отца не оставляло ей никаких иллюзий. Она знала, что завтра, едва взойдут три вечерних звезды, он вынесет ей свой приговор. И она его заслужила.

Она опозорила родительский дом, осквернила святой шабат и обесчестила всю семью.

Но в калейдоскопе ее чувств было еще кое-что. Чувство вины перевешивалось тем ощущением физического трепета и возбуждения, какое она испытала от прикосновения Тимоти.

Сидя за столом за чашкой утреннего кофе, рав Луриа ничем не проявлял гнева, вызванного событиями вчерашней ночи. Вдвоем с Дэнни они рано ушли в шул. Спустя полчаса следом направились женщины. Дебора с ужасом ждала, что скажет мама, когда они останутся одни. По выражению лица Рахели и тембру ее голоса Дебора чувствовала, что отец ей все рассказал. Но мама не произнесла ни слова.

Наконец день сменился вечером. Из своей комнаты, куда она в страхе

уединилась, Дебора слышала, как внизу хлопнула дверь. Больше ждать она была не в силах. Она встала, сполоснула лицо холодной водой и спустилась.

Рав был поглощен хавдалахом, ритуалом, знаменующим окончание шабата. Ангелы субботы улетели. Вновь надвинулся бренный мир во всем его несовершенстве.

По привычке Дебора сразу прошла в кухню, чтобы помочь матери с мытьем посуды — последнее напоминание о священном дне отдохновения. Она была уверена, что сейчас войдет отец и пригласит ее для разговора наедине. Но этого не произошло. Вместо этого он удалился к себе в кабинет.

Прошел почти час, когда оттуда раздался негромкий голос:

— Дебора, приди, пожалуйста, ко мне.

Она хорошо подготовилась. Последние двадцать четыре часа она провела в отчаянных поисках способов искупить свой грех и смягчить отцовский гнев. Одновременно она отлично понимала, что от нее потребуются какие-то жертвы.

Едва ступив на порог кабинета, Дебора выпалила:

— Папа, я выйду замуж за Ашера Каплана.

Отец мягким жестом пригласил ее сесть.

— Нет, дорогая, в сложившихся обстоятельствах я не стану просить рава Каплана об этом браке.

Дебора лишилась дара речи. Она похолодела, в голове у нее помутилось.

— Дитя мое, — медленно и взвешивая каждое слово, продолжал рав, — это моя вина. По глупости я считал, что, когда он приходит, ты уже у себя в комнате.

Он помолчал, потом пробормотал:

— Я думаю, лучше тебе будет уехать.

Дебору как ударило.

— Куда… куда ты хочешь меня сослать?

— Дорогая моя, — с печалью во взоре произнес он, — я не посылаю тебя в Сибирь. Я говорю о Святой Земле — «Златом Иерусалиме». В конец концов, всего несколько месяцев, как Всевышний объединил град Давидов в одно целое — и притом всего за шесть дней, чтобы на седьмой израильские солдаты смогли получить отдых. Думаю, ты должна с радостью смотреть на открывающуюся тебе новую жизнь.

«Новую жизнь? — подумала Дебора. — Он изгоняет меня навсегда?» Она сидела молча, потом неуверенно спросила:

— А чем я там буду заниматься?

— Рав Лазарь Шифман, который руководит нашей ешивой в Иерусалиме, согласился найти семью, в которой ты станешь жить. И ты закончишь школу.

Отец наклонился через стол и посмотрел ей в глаза.

— Послушай меня, Дебора. Я всем сердцем тебя люблю. Неужели ты думаешь, я хочу, чтобы ты жила на другом краю земли? Мне это очень больно сознавать, но я делаю это для твоего же блага.

Она молчала.

Наконец спросила:

— Папа, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

— Ты можешь пообещать мне, что забудешь этого христианина. Что будешь вдыхать священный воздух Иерусалима и очистишь душу от этого злополучного эпизода.

Он снова вздохнул и закончил разговор:

— Иди лучше помоги маме.

— Мы уже все помыли.

— Помоги собрать твои вещи!

— А когда я еду? — Она чувствовала себя листком, безвольно летящим под порывом ветра.

— Завтра вечером, с Божьей помощью.