Сокол на запястье
Шрифт:
Старания рапсода были вознаграждены. Вода у сказы забурлила и со дна пошли огромные пузыри. Нечто большое поднималось наверх. Через минуту лучник понял: на свете есть твари и пострашнее Пифона. Несчастный змей был всего лишь толстой веревкой по сравнению с горой морщинистой кожи, всплывавшей со дна Эвксина.
Увидев маленькое существо на гребне сказы, тварь некоторое время решала, съедобно оно или нет. В отличие от других человечков, рассыпавшихся по берегу, оно не просто излучало тепло, а пульсировало ярким солнечным огнем. Страж преисподней инстинктивно
— Стреляйте же! Глупые бабы! — крикнул Феб. — Оно растопчет вас!
Земля вздрагивала от тяжелых шагов, даже Белая Скала заметно тряслась. В этот миг на голову Аполлону рухнула с небес его драгоценная стрела, которая, совершив кровавое дело, возвращалась к хозяину. Некогда было думать, нарушает он запрет или нет. Гипербореец издал радостный крик, подхватил стрелу, мигом наложил на тетиву и выстрелил, почти не целясь.
Феб видел, как тонкий острый луч солнца удаляется от него, пронзает подводную тварь насквозь и выходит наружу, вновь став стрелой.
Чудовище издало грозный рев, призывая небо в свидетели, что оно не ожидало такого вероломства, и через секунду грянулось оземь. Прямо на глазах его серя морщинистая туша стала коченеть, превращаясь в камень. А солнечный лучник почувствовал себя как-то странно. У него закружилась голова, во рту появился привкус крови, тело ощутило необычайную легкость, точно вот-вот взлетит. Он не мог понять, почему к нему возвращается сила бога. Но она возвращалась!
— Ай, ай! — испуганно пропищала флейта, спрятанная в колчане. — Ты нарушил равновесие мира. Теперь все начнет меняться. И не в лучшую сторону.
Но Аполлон был сейчас слишком потрясен кажущейся простотой, с которой он вернул себе бессмертие. Ослушался Триединой — только и всего!
С вершины Белой Скалы он сошел уже не пешком по тропинке, а с полным сознанием своего величия переместился по воздуху. Потрясенные амазонки смотрели на него с благоговейным ужасом.
— Прости нас, господин золотой стрелы. — Андромаха простерлась перед ним ниц. — Воистину ты велик, раз сотворил такое. — она указала на каменное чудовище, которое с каждой секундой все более и более обретало облик обычной скалы. Разве что чуточку мрачноватой. — Мы хотим отъехать от побережья в степь и устроить праздник в твою честь. — добавила царица. — В знак смирения слагаем к твоим ногам свои пояса, — и Андромаха первая сняла с себя золотой пояс Ареса. — Теперь ты наш господин.
«Во как! — поразился гипербореец. — Ну я наведу здесь порядок».
С минуту он наслаждался изъявлением всеобщей покорности, потом велел садиться верхом, себе подать лошадь Андромахи, а ей самой вести его кобылу в поводу. Царица преисполнилась трепета, ибо считала это величайшей честью, и отряд амазонок двинулся в путь.
На холмах близ безымянной реки женщины устроили праздник. Набили деревянными острогами рыбы, настреляли уток, откупорили бурдюки с вином. Амазонки пировали до глубокой ночи, а Феб, оттаяв сердцем, играл для них веселые песни.
— Господин мой, — сказала Андромаха, когда все уже начали разбредаться спасть. — Ты спас нас сегодня, и мы хотим поставить на этом холме камень в честь Аполлона Амазонского. Скажи, каким священным именем тебя называть во время служб?
Лучник задумался.
— Зовите меня Иетросом, — сказал он, — Покровителем странствий. Сдается мне, что эти места не всегда будут безлюдными, и многие придут сюда искать счастья.
Когда Андромаха с поклоном отошла, Феб задрал голову к небу и показал язык черному ночному лицу Великой Матери.
Часть вторая
ЗОЛОТАЯ КОЛЫБЕЛЬ
I
С вершины холма ветер доносил черный дым. Он стелился над берегами лимана, заставляя лошадей всхрапывать. Сотница Бреселида провела кулаком по грязной от гари щеке и досадливо поморщилась. Ее всадницы, войдя в победный раж, жгли даже амбары с зерном. Останавливать их было бесполезно. Неистовство боя выходило неистовством грабежа. Сейчас они, ополоумев, носились по улочкам мятежной деревни, добивая последних жителей. Нельзя сказать, чтоб эта картина сильно беспокоила Бреселиду. Но зерно… зерно следовало оставить.
Ведь именно потому что маленький Дандарик не послал свою долю урожая в царскую казну, отряд меотянок отправился к болотистым низинам, где на свободных от грязи и камней землях росла неплохая пшеница. Хлеб можно было погрузить на телеги и увезти. Впрочем, как и жителей. Люди стоят денег. Не всех же пускать под нож.
— Боюсь, нам не достанется ни одной живой души, чтоб объяснить задержку налога, — бросила сотница подъехавшей к ней молодой синдийке. — Есть там еще кто-нибудь, кому наши не намотали кишки на меч?
— Да. — всадница тряхнула челкой. — Их добивают. Забавно посмотреть. Там одни мужики. Ума не приложу, куда попрятались все женщины?
Как бы в подтверждение ее слов из ворот две меотянки выволокли упиравшегося долговязого юношу с залитым кровью лицом.
— Этот заперся в доме старосты, — сообщила одна, — и отстреливался из лука.
Она швырнула к ногам командира сломанную гнутую палку с привязанной грубой веревкой. Бреселида с сомнением потрогала ее носком сандалии. «Это лук?»
— Ты кто? — озадаченно спросила она.
Юноша попытался выпрямиться, но меотянки насели ему на плечи.
— Меня зовут Сарх. — выплюнул он в лицо захватчице. — Я правитель этого поселка!
Бреселида зашлась от дыма кашлем.
— Ты смеешься надо мной, мальчик? — рявкнула она. — Где это видано, чтоб у дандариев мужчина правил родом? Куда интересно подевались ваши бабы? Вы тут с ума без них посходили?
Женщина с силой тряхнула пленного за плечо.
— Почему вы не открыли ворота, когда увидели щиты с грифонами? Знаки царского рода Тиргитао! Отвечай!