Сокол на запястье
Шрифт:
— Да сбросьте же им веревки! Пусть карабкаются!
— Боги! Помогите им!
В последний момент на голову путникам были скинуты ременные вожжи. Незнакомцы уцепились за них и кое-как начали взбираться по частоколу. Двое из них уже перевалили за ограду, а третий — толстый и тяжелый — прыгал еще внизу, когда гогочущая волна менад с размаху врезалась в запертые ворота и створки затрещали.
— Убьют! Убьют! — в ужасе вопили на стене.
Людской прилив нахлынул на тело оставшегося по ту сторону путника. Тарик видел море голов, но что делалось на земле, различить не мог. Потом менады с радостными
На стене воцарилась мертвая тишина. И тут кто-то бросил вниз камень. Еще один. Затем целая груда булыжников обрушилась на головы столпившихся под воротами фурий.
— Бейте их! Убийцы!
В первую минуту женщины не соображали, откуда на них нападают, а вертели головами в разные стороны. Они вообще, кажется, ничего не узнавали вокруг. Едва ли даже понимали, что стоят у ворот собственной деревни. Но потом заметили обидчиков и повели себя, как раненые животные. Вместо того, чтоб отступить под градом камней, менады, охваченные яростью, стали наскакивать на ворота, пытаясь прошибить их своими телами. Их не смущало, что с каждой минутой под частоколом растет груда тел, оглушенных ударами сверху.
Некоторые из осаждавших вцепились в доски и сумели оторвать от одной из створок довольно внушительный кусок дерева. Образовалась дыра, сквозь которую можно было проникнуть внутрь, но женщины сами мешали друг другу, устроив свалку у вожделенного лаза. Они визжали, царапались и толкались.
— Луки! Несите луки! — крикнул кто-то.
— Опомнитесь! Не убивать же своих! — в отчаянии завопил Филопатр.
— Нет, ждать, пока они нас убьют. — свистящим шепотом сказал ему на ухо один из уцелевших путников. Это был смуглый курчавый мужчина лет 30, загорелый и высохший на солнце, как долька абрикосовой дички. У него за спиной, кроме лука, еще виднелся боевой топор, а на поясе бряцал короткий меч в дорогих, явно краденых ножнах.
— Вы не добрые люди. — запоздало прозрел староста. — Вы разбойники-женоубийцы, я слышал о вас! Хватайте их, люди! — он не успел договорить.
Широкая ладонь незнакомца легла старосте на рот, а другая рука, в которой он сжимал нож с кривым лезвием, привычно полоснула по горлу. Крик Филопатра захлебнулся и ноги разъехались в хлынувшей на землю крови.
В сутолоке у ворот никто не заметил, отчего упал староста. Несколько менад все-таки влезли в дыру, но тут же рухнули под ударами своих же мужей и братьев. Остальные раскачивали сломанную створку, и было видно, что долго она не простоит.
Тарик, наблюдавший за всем с вершины насыпи, едва протолкнулся к спасительным стенам домов. Он видел, как погиб Филопатр, но кричать об этом сейчас было бесполезно. Его никто бы не расслышал, а если и расслышал, то не понял. Думать надо следовало о другом: чем защитить себя и поселок? Опрометью мальчик бросился по узкой улице к дому, распахнул ворота, потом загон для овец и начал пинками выгонять скот. Жалобно блея, отара потрусила привычной дорогой к воротам, а Тарик уже лез через забор в соседний дом, чтоб выгнать чужую скотину.
Стуча животных по бокам первой попавшейся палкой, мальчик направил их прямо к побоищу на площади, и блеющее стадо врезалось в ряды дерущихся, создавая дополнительную сумятицу.
Менад было больше, чем деревенских мужчин. Но в своей слепой жажде крови они мало что понимали вокруг и подчас накидывались друг на друга. Общая свалка могла спасти положение.
— Отходите к домам! — надрываясь, кричал Тарик, рупором приложив руки ко рту. — Уходите от ворот!
Но его никто не слышал. Вдруг чья-то жесткая ладонь легла мальчику на плечо. Раб вздрогнул и обернулся, инстинктивно перехватив покрепче палку. Сзади стоял разбойник, убивший старосту, и криво усмехался. Его белые зубы хищно поблескивали в темноте.
— А ты сообразительный парнишка. — сказал он. — Хочешь пойти с нами?
Тарик сбросил его руку.
— Как?
— Сейчас свалка здесь, у ворот. Никто не помешает нам миновать пустую деревню и перелезть через частокол с задней стороны. Менады ворвались сюда, на дороге и в лесу мы их больше не встретим. — разбойник снова улыбнулся. — Мы потеряли двоих товарищей. Нам нужно пополнение, а ты парень с головой. Решай.
Тарик заколебался. Ему всегда хотелось бросить Дорос. Но смуглый путник и его приятель пугали мальчика.
— Почему я должен вам доверять? — хрипло спросил он. — Может, вы зарежете меня, как Филоптра? — он вскинул потемневшие глаза на разбойника.
Тот снова рассмеялся.
— Может быть. А может быть и нет. Что ты теряешь? Скоро вся деревня заполыхает и тебя все равно убьют.
К ним подошел второй путник, коренастый крепыш с окладистой бородой.
— Так мы идем? — он вопросительно посмотрел на старшего. — Поторопись, Эвмил. Скоро тут будет жарко.
Тарик решился.
— Хорошо. Я проведу вас. В частоколе за деревней есть лаз. Не придется даже карабкаться на стену. Только, — он помедлил, — я хотел бы знать, вы правда разбойники-женоубийцы, о которых так много болтают страшного?
Оба новых товарища хрипло засмеялись.
— Мы просто люди, не поладившие со своими родами. — сказал Эвмил. — А что болтают, это точно: болтают много. Пошли.
Втроем они миновали пустую деревню, выбрались задами к частоколу, который за огородами был ниже, чем у ворот.
— Тихо вылезайте. Здесь один зуб у забора гнилой. — по-хозяйски пояснил Тарик. — А зря вы, дяденька Эвмил, старосту зарезали. Он был неплохим господином, недрачливым.
Отряд Бреселиды остановился у водопоя. И кони, и люди нуждались в отдыхе. Впереди за поворотом дороги маячила деревня. Странно тихая в этот поздний час, когда солнце уже встало вровень с горным хребтом и нещадно палило на землю.
Было бы естественно встретить в такой близости от жилья стадо с пастухом или женщин, набиравших у источника воду. Впрочем, женщин нет. Сотница поморщилась: вчера были Дионисиды, значит здешние бабы, вернувшись из леса, отлеживаются по домам. Ну, мужчин — кто-то же должен поить скотину!
Однако всадницы не встретили за первую половину дня ни единой живой души. Это настораживало. Сотница приказала сделать привал на тесной поляне у ручья. Но прежде чем разрешить женщинам ополоснуться в ледяной воде, послала десяток всадниц на разведку в деревню. Сама она села на плоский камень и принялась, прищурив глаза, оглядываться по сторонам.