Сокол на запястье
Шрифт:
— Так что случилось? — встрял Гермес.
Хорошо, что Геракл столь же легко остывал, как и приходил в бешенство.
— На меня набросилось какое-то отродье! — пожаловался он. — Прямо из кустов. Я вздремнул на солнышке, а оно как прыгнет! И зубами в шею.
В доказательство своих слов герой размотал львиную шкуру и показал у себя на горле две красных полукруглых отметины.
— Ну я его и пришиб. — Геракл потянул из земли свою палицу, в ямке под которой лежали расплющенные черепки глиняной фигурки. —
— Так, результат неудачного эксперимента, — уклончиво ответил Геракл.
— Мерзость под небесами. — подтвердил Феб. — А ты куда идешь?
— К Адмету, куда же еще? — Геракл закинул себе на плечо палицу. — Один у меня остался друг. Хоть с ним слово перемолвить.
— А как ты намереваешься переправиться через пролив? — осторожно осведомился лучник.
— Говорят, он кипит? — маленькие глазки гиганта сверкнули лукавством. — Идемте со мной. Я покажу вам, как переходят вброд настоящие мужчины.
— Он сварится. — шепнул Аполлону Гермес. Оба молча последовали за героем.
— Возможно, лишь обожжет ноги, — возразил гипербореец. — Там, где мы с тобой утонем, ему по колено.
Но Геракл не собирался ни отступать, ни ошпаривать себе пяток. Он приблизился к морю, присел на корточки и глубоко вдохнул.
— Что ты задумал? — перекрикивая неожиданно поднявшийся ветер, спросил Аполлон.
— Сдуваю воду.
Геракл напрягал богатырские мехи своих легких и гнал волну все дальше и дальше от берега.
— Думаю, он хочет остудить кипяток, — заметил Гермес, с сомнением наблюдая за работой героя.
Между тем титанические усилия любимого бойца Триединой обнажили от воды уже довольно длинную полоску песка, и Геракл жестом пригласил богов вступить на нее следом за ним.
От шествовал по дну «вареного моря», продолжая дуть. От чего глаза у него налились слезами и полезли на лоб, а щеки готовы били вот-вот лопнуть. Естественно в таком состоянии он не мог насладиться красотами пейзажа. А вот Аполлон смотрел во все стороны.
Морское дно представляло собой странное зрелище. Водоросли пожухлой капустой лежали на камнях. Выпаренная соль седыми разводами украшала каждую раковину, каждый обломок доски. Некоторые рыбины так разварились, что мясо ошметками слезало с их костей. Другие еще годились в пищу, но были через чур солоны.
Невдалеке от берега, среди камней, Феб заметил свою застрявшую стрелу. Она раскалилась до красна и аж вибрировала в горячем воздухе. Поспешив к ней, Аполлон, не раздумывая, схватил свое драгоценное оружие за металлическое оперение и выдернул из дна.
Он сильно обжег ладони, но хуже всего было то, что, не напившись крови, стрела не желала даваться в руки хозяину. Она подпрыгивала, выскальзывала из пальцев и кусалась жаром. Не зная, что предпринять, Феб с досадой воткнул ее себе в ладонь. Божественная кровь, не то что у людей, но и ее хватило. Наконечник зашипел в ране и стал медленно остывать, золотое древко перестало трястись, а перья гневно трещать на ветру.
Аполлон испытал боль, плохо сравнимую с обычной. Она прожгла его насквозьт, от кончиков волос до ногтей на пальцах, овладела каждой клеткой, точно он ощутил мгновенный спазм. А потом оружие перестало быть для него просто стрелой. Явилось во всех своих блистательных ипостасях. Оно могло врачевать, порождать новую жизнь, создавать музыку, творить иллюзии… а не только убивать.
Все это открылось Фебу в один миг, благодаря тому, что он пожертвовал своей ладонью, чтоб успокоить жаждавший крови металл. Стрела преобразилась, оставаясь прежней. Мышиный демон тоже. Феб и раньше знал, какое сокровище у него в руках. Но теперь, когда оружие торчало из раны, неожиданно понял, какое сокровище в нем самом.
Геракл, между тем. дошел до берега и перестал дуть. Последние несколько шагов боги проделали вприпрыжку, потому что море с ревом ринулось на песчаную косу, намереваясь сомкнуться над их головами.
Возле дома Адмета путников встретила гробовая тишина. Служанки с коротко остриженными волосами неслышно сновали между двором и многочисленными хозяйственными пристройками. В их отрешенной сосредоточенности чувствовалось скорбное торжество. Возле дверей стояла громадная гидрия с тремя ручками. Ее белые бока и черное горлышко неприятно напоминали погребальные сосуды. Выходившие из дверей люди в молчании споласкивали руки и брызгали себе в лицо.
Кладбищенские цвета и неуместное очищение при выходе из царского дома насторожили Аполлона.
— Добрая женщина, что случилось? — лучник поймал за руку одну из рабынь.
Но та высунула язык и прикусила его, показывая, что не может говорить.
— Чего ты вяжешься? — возмутился Геракл. — Не видишь, кто-то помер!
— Наверное, мать царя. — предположил Гермес. — Она очень дряхла.
— Вредная старуха, — с сомнением протянул Феб. — Такая будет скрипеть, как несмазанная телега, пока не переживет всю родню.
И тут он нос к носу столкнулся с пожилой царицей, которую Алкеста под руки выводила из дому.
— Боги! — только и мог произнести лучник. — Неужели я опять прав, и здоровяк Адмет опередил мать?
— Ну-ка, корм для могильных червей, — строго обратился Гермес к старой царице. — Помнится, я уже проводил в Аид трех твоих мужей. А теперь поведу и сына? Ты что, кровь из них пьешь?
При виде бога ноги у старухи подогнулись, и она стала заваливаться на бок.
— И не стыдно вам? — в отчаянии воскликнула Алкеста, помогая свекрови усаживаться на ступеньки. — Мой несчастный супруг еще жив. Но Пифия предрекла ему скорую кончину.