Сокол на запястье
Шрифт:
Гермес жестом отверг щедрое приглашение. Вино уже явно прокисло, над ним роем вились пчелы. Хлеб зачерствел.
Помахав перед носом рукой, вестник сел возле Аполлона на землю.
— Как ты валяешься в такой помойке?
Гипербореец пожал плечами.
Гермес осторожно достал из-за спины какой-то предмет, завернутый в белый холст, и не без сожаления протянул его лучнику.
— Я не могу вернуть твою стрелу. Мои крылатые сандалии тебе не нужны. — сказал он. — Может, это принесет утешение?
— Что
— Арфа. Я слышал, ты любишь музыку.
Холст соскользнул с отполированных бычьих рогов, и изумленный Аполлон увидел чудесный черепаховый панцирь, скреплявший тонкие конские волосы, натянутые в качестве струн.
— Откуда у тебя такая прелесть? — выдохнул он, на мгновение забыв обо всех своих невзгодах.
— Так, мастерил на досуге. — Гермес коснулся пальцем струн. — Но у меня совсем не получается играть. Я, видишь ли, туг на ухо. — он рассмеялся. — Бери. Клянусь сидонским торгом, не плохой обмен!
Вестник всучил гиперборейцу арфу, а сам прошелся вокруг дерева. Его удивленный свист означал, что он наткнулся на глиняную фигурку Асклепия. Феб поморщился. Ему было неприятно, что кто-то видит маленький алтарь и заветревшие подношения на нем.
— Кто это? — Гермес, прищурившись, рассматривал изображение.
— Мой сын. — нехотя признался Феб.
Нельзя ручаться, что вестник не подумал: «Скульптор из тебя, как из меня музыкант».
— Геро говорила, ты сам его убил?
Звук, который Аполлон издал в ответ, мог означать все, что угодно, только не согласие.
— Значит не сам. — констатировал Гермес. — Ну мне пора. Кажется, благодарностей за арфу я не дождусь.
— Постой, — Феб встрепенулся, точно вспомнил что-то. — Как-то Триединая обмолвилась, что ты… ты пытаешься воскрешать мертвых. Это правда?
Гермес застыл вполоборота.
— Конечно нет! За это могут сбросить с Олимпа. Зевс этого не любит! — вестник был готов отрицать решительно все, даже свое общее происхождение с Геро, которое уже предполагало склонность к колдовству.
Но Аполлон смотрел на него такими глазами, что у Гермеса вся ложь застряла в горле.
— Послушай, на что ты меня подбиваешь? — испугался он. — Вот твой мальчишка всего и виноват-то был в том, что учил свои глиняные игрушки ходить. А его утопили, как котенка. Великая Мать никому не позволит посягать на свое…
— Великая Мать? — переспросил лучник. — Я думал это Зевс.
— Не смеши меня! — фыркнул Гермес. — Что он может? Сучья молниями сшибать? Превращаться в быка и крыть пастушек? Все его решения нашептаны Геро. Разве ты не слышишь ее голос за каждым раскатом грома?
— Гермес, милый! — взмолился Феб. — Я пожалел тебя вчера. Хотя мог убить. Помоги мне вернуть сына!
— Ты в своем уме? — к вестнику вернулся дар красноречия. — Обмена между Жизнью и Смертью запрещено касаться под страхом потери божественности! Я верну коров. Забирай арфу. Могу даже нырнуть за твоей стрелой, если ты хочешь, чтоб я сварился. Только не требуй этого.
— Но почему? — лучник готов был рухнуть к ногам гостя. — Почему этого нельзя делать?
Гермес окончательно вышел из себя.
— Потому, что ничего хорошего из твоей затеи не получится! — заорал он прямо в лицо Аполлону. — Думаешь, мне зачем были нужны коровы?
Феб пожал плечами.
— Я устраиваю мистерии. Магические опыты. И вот, заруби себе на носу, чума с рогаткой! Еще ни разу… ни разу (!) не вышло так, чтоб корова после колдовской метаморфозы собралась по частям правильно. То рога не из того места торчат, то вымя на спине болтается, то глаз из-под хвоста смотрит.
Феб ошалело глядел на вестника.
— Действовать приходится вслепую. — пояснил тот. — На своей шкуре проверять.
— Ну хоть попробовать. — не очень уже уверенно попросил лучник. — Может…
— Должен еще предупредить, — строго заявил Гермес. — Особо не обольщайся. Души из Аида не выходят. Если нам и удастся поймать какую-нибудь сущность, обитающую в преисподней, то это совсем не обязательно будет твой сын. Я поселю ее в тело, а дальше ни за что не ручаюсь.
— Это уж моя забота. — решительно оборвал его Феб. Ему почему-то казалось, что стоит глиняному тельцу Асклепия задвигаться и открыть глаза, как он тут же кинется к отцу с распростертыми объятьями.
Однако реальность оказалась куда менее радужной.
Боги побрели к проливу. От кипящей воды вздымался пар. Гермес снял одну сандалию с крылышками и протянул ее Аполлону. Искусство летать заключалось в волшебных предметах богов, и потеряв стрелу, Феб не мог подняться в небо.
Спутники положили друг другу руки на плечи и заскользили над водой, как два калеки, поджимая босые беззащитные ноги. Тяжесть тянула богов вниз, а купаться в кипятке при всем своем бессмертии им не хотелось.
Подлетая к противоположному берегу, сандалии заметно устали и едва помахивали крылышками. Боги чиркали пятками по гребешкам горячих волн.
— Ума не приложу, как достать стрелу? — сокрушенно пожал плечами Феб.
— Ты уж приложи, постарайся. — съязвил Гермес. — А то у меня под домом не море, а уха плещет.
— Зато рыбу можно котелком черпать. — парировал лучник.
— Соли много. — сплюнул на песок вестник. Он зажал нос двумя пальцами. — Я с детства рыбий запах не переношу.
На берегу действительно стоял аромат переваренной рыбной похлебки. Йодистые водоросли добавляли в него стойкую вонь. Через минуту Аполлон почувствовал, что его мутит.