Сокол против кречета
Шрифт:
И снова оглушительный рев вылетал из сотен и сотен молодых глоток.
«Я уезжаю добивать желтых лисиц, – заканчивал он. – Но когда вернусь, я вознагражу всех храбрецов, которые не побоялись сходить туда. Каждый получит от меня столько же коней, сколько он сумел угнать из стойбищ наших будущих рабов, столько же женщин, сколько он привезет из своих набегов».
И всякий раз после его отъездов количество монгольских отрядов, скрытно переходящих Яик, увеличивалось, вот только богатства это почему-то не приносило, потому что одновременно с этим увеличивалось количество плачущих вдов, а также полуголых оборванцев-сирот, оставшихся без отца-кормильца.
А когда Бату
Пока Святозар лежал в юрте Бурунчи, он ни разу не видел, чтобы тот был чем-то озабочен или встревожен. Напротив, рот его не закрывался от широкой, будто прилепленной навечно улыбки. Еще бы, взять в плен самого князя Синяя смерть – это о-го-го.
Пройдут века, но старые седобородые акыны будут продолжать петь об этом, восхваляя перед новыми поколениями героический подвиг Бурунчи-багатура и его нукеров. К тому же сотник верил своему хану, от которого и получил задание изловить князя.
– Поймаешь его – быть тебе темником, – коротко сказал он, и Бурунчи этого хватило.
Теперь он рассчитывал, что, когда он привезет Святозара и подарит царственного пленника своему хану, тот не просто даст ему власть над десятью тысячами воинов. Он непременно осыплет его золотом и приблизит к своему сердцу. Поэтому Бурунчи очень тщательно следил, чтобы две пленницы-башкирки вовремя меняли свежие повязки на голове князя, промывали рану чистой ключевой водой, а в его изголовье всегда стоял кувшин со свежим кумысом.
Через две недели, решив, что русич уже сможет перенести путешествие, Бурунчи начал готовиться к дальней дороге в Сыгнак [24] , где была расположена ханская ставка.
Однако все сложилось иначе. Хан сам пожаловал к Бурунчи, прослышав о том, какой важный пленник попался в руки его воинов. А вот дальше все пошло совсем не так, как думал Святозар.
Он предполагал, что хан либо отпустит его за солидный выкуп, либо убьет, если чувство мести пересилит жажду наживы. Разумеется, казнить он его будет прилюдно и постарается придумать такой способ, чтобы можно было вволю насладиться страданиями пленника. Поэтому Святозар с самых первых дней начал подыскивать себе что-нибудь острое, дабы успеть лишить Бату этого удовольствия.
24
Сыгнак – в XIII в. богатый торговый город на Сырдарье, первоначальная столица улуса Джучи. Ныне там нет даже населения – только развалины.
Вести поиск с колодками на руках, на ногах и на шее было затруднительно, а потому отыскать острый обломок когда-то разбитого кувшина, затерявшийся в густой траве возле юрты, ему удалось лишь перед ханским приездом, но и он не понадобился.
Бату был весел, словоохотлив и первым делом повелел снять с пленника колодки.
– Может, оставим их? – робко уточнил Бурунчи. – Вдруг пленник сбежит?
– Ты же собирался подарить его мне, – надменно заметил хан. – Считай, что уже подарил. Если он сбежит, то у меня, а не у тебя. Да и зачем ему бежать? Это у тебя он был пленником, а у меня он – гость. Разве вежливый гость может без предупреждения покинуть хозяина? – И приказал толмачу: – Переведи это и скажи, что если он даст слово не пытаться бежать в течение десяти дней, то хан не просто освободит его, но и вообще снимет охрану. А сотник Бурунчи подарит ему одного из своих любимых жеребцов, искупив свою вину за то, что так жестоко обращался со своим пленником. А через десять дней его с почетом проводят до Яика и даже помогут перебраться на ту сторону.
Толмач перевел.
– А какой выкуп ты возьмешь с меня, хан? – уточнил Святозар, понимая, что мучительная смерть вроде бы отодвинулась.
Бату поморщился и поучительно заметил:
– Разве можно брать выкуп с гостя? Наоборот, гостеприимный хозяин оделяет его подарками, чтобы он почаще приезжал и не унес в своей голове худые воспоминания о стойбище, в котором побывал.
– Разве враги могут быть гостями? – без всяких уверток спросил князь.
– В этом мире все изменчиво. Даже солнце может быть и врагом, когда оно день за днем нещадно выжигает траву в степи, и другом, когда помогает земле освободиться от снега и возродиться на ней новой, сочной траве. Так что тут говорить о людях. Вчера ты был враг, сегодня мы примирились, чтобы вместе напасть на третьего, а завтра делим добычу, пьем пенный кумыс и клянемся в вечной дружбе, – философски ответил хан.
– А послезавтра? Вновь враги? – уточнил Святозар.
– Даже самые мудрые из людей не смогут сказать наверняка, будут они живы к вечеру следующего дня или нет, – уклончиво ответил хан. – Так что ни к чему нам заглядывать далеко вперед. Мы все равно не увидим будущего, а даже если что-то и увидим, то все равно не поймем или поймем не так, как оно будет на самом деле.
– Хан мудр, – заметил Святозар с легкой усмешкой.
– Я не только мудр, но и справедлив. Если враг отважен и храбр, то я уважаю этого врага. Когда он попадает ко мне в плен, я не люблю наслаждаться его мучениями и смертью. Терзать беспомощного недостойно настоящего воина.
– Неужели ты просто так отпустишь меня и не потребуешь ничего взамен? – недоверчиво спросил Святозар.
Бату строго посмотрел на окружающую его свиту и произнес:
– Пусть кто-нибудь из вас вспомнит случай, когда я дал кому-то свое слово и не сдержал его. Хотя бы один. Ну! – нетерпеливо прикрикнул он.
Все молчали.
– А ты чего молчишь? – напустился хан на толмача. – Переведи князю то, что я спросил у своих людей.
Тот начал было переводить, но князь остановил его.
– Я знаю твой язык, – тщательно подбирая слова, медленно произнес он.
– Это хорошо, – одобрительно заметил Бату. – Взамен же подари мне то, что можно получить от гостя, – свою дружбу. В степи мне больше всего не хватает именно ее. – Он властно взмахнул рукой, и все присутствующие немедленно удалились.
В юрте остались только Бату и Святозар. Хан брезгливо пнул ногой по колодке, снятой с ног пленника, неторопливо уселся на подушку, валявшуюся на кошме, и жестом пригласил Святозара занять место подле него.
Когда тот уселся, Бату, понизив голос, продолжил:
– Если бы ты знал, как я устал от постоянной войны. Мне нужен прочный мир хотя бы с одной стороны моего улуса. Скажи, если ты напишешь своему отцу о моем предложении мира, он согласится заключить его со мной?
– Я не могу отвечать за своего отца, – сказал Святозар, но, заметив, как вытянулось и поскучнело лицо его собеседника, быстро добавил: – Но, насколько я знаю, он любит мир и всегда охотно заключает его с соседями. Он говорит, что правителю гораздо выгоднее, когда его подданные растят хлеб и торгуют, нежели когда идет война. За любую добычу рано или поздно придется заплатить такую цену, что станет невыгодно воевать. И еще одно могу сказать твердо. Если отец дает кому-то слово, он никогда не нарушает его.