Соколиная охота
Шрифт:
Сицилиец выехал вперед, чтобы заглянуть франку в глаза.
— Вы не можете знать это наверняка. По крайней мере дайте ей возможность сообщить вам о своих желаниях.
Отсутствующий взгляд Валлона по-прежнему был устремлен вперед.
— Мы заключили соглашение. Если мы находим евангелие, я возвращаюсь. У нас его нет, и, следовательно, я продолжаю путь.
— Она, как мне кажется, не желает оставаться при дворе Сулеймана.
— У нее достаточно серебра, чтобы добраться до Константинополя со всеми удобствами. — Валлон махнул здоровой рукой. — Забудем о Кэйтлин.
Геро подождал, пока Валлон поравняется с ним. День выдался ясным. Фарфоровые небеса без единого облачка нависли над ослепительно-белыми солевыми низинами. Фламинго пересекали озеро линией ярко-малиновых иероглифов. Валлон ехал дальше, чувствуя на себе взгляд Геро.
— Говорю же тебе, больше не желаю ничего об этом слышать.
— Я не о Кэйтлин сейчас думаю.
— О чем же?
— Я думал о евангелии.
Валлон безрадостно засмеялся.
— И я тоже.
— Не совсем то.
Геро помолчал в нерешительности.
— Не знаю, захотите ли вы выслушать мои соображения.
— Ты все равно не сделаешь эту потерю более мучительной.
Геро набрал в грудь побольше воздуха, задержал на секунду, затем выпалил на одном дыхании:
— Я думаю, мы не смогли бы его продать. То есть никто из церковников его бы не купил.
Валлон с недоумением уставился на него.
— Ты говорил, что это одна из ценнейших книг в истории человечества.
— Это так, но ее ценность не для всех однозначна. Если ее кто-то и купит, то только затем, чтобы сокрыть ее. Уничтожить.
— Сокрыть свидетельство одного из апостолов? Уничтожить часть Библии?
— Библия — слово Бога, но только Церковь решает, какие именно слова следует услышать миру. Поразмышляв над отрывками из Евангелия от Фомы, которые мне удалось прочесть, я пришел к выводу, что церковные власти вряд ли захотят сделать его достоянием своей паствы.
— Объясни.
— Понимаете, все четыре канонических евангелия утверждают, что Иисус был сыном простого плотника, а Лука свидетельствует, что и сам он практиковал это ремесло. Нигде не говорится о его детстве и отрочестве. Апостолы должны были знать хоть что-то о его ранних годах жизни, но предпочли сохранить над ними пелену тайны. Однако Фома не таков. Он сообщает, что Иисус был сыном тектона— высококвалифицированного каменщика или архитектора, одновременно являющегося знатоком и учителем Торы, и что Иисус получил образование в иудейском законе и готовился стать раввином.
Валлон морщился, когда его левая нога ударялась о бок лошади.
— Ты хочешь сказать, что Фома — лжец, а его евангелие — фальшивка?
— Нет, наоборот, я считаю, что его версия более убедительна, чем остальные. Помните рассказ Луки о том, как двенадцатилетнего Иисуса родители потеряли в Иерусалиме? Через пять дней они нашли его в храме, он приводил в изумление учителей своими познаниями в религиозных вопросах. Старейшины были бы рады заполучить такого одаренного юношу в свои школы, видя в нем будущего учителя. Кое-где в евангелиях его называют «рабби», что значит «великий учитель Закона». Уважаемые иудейские книжники приходят послушать его проповеди. Это все было бы невозможно, если бы он был простым плотником.
— Мне не совсем понятно, почему Церковь должна отвергнуть евангелие. Неужели лишь потому, что Фома называет Иисуса великим учителем? По-моему, ее реакция будет обратной.
— Евангелие отличается от библейских версий не только этим. Фома называет Иисуса сыном человеческим, а не сыном Бога. Это важное отличие, подрывающее веру в божественность Христа. Или вот еще. У Фомы Иисус Christos— через букву «ё», а не Christos, через «і». Оба слова звучат одинаково, но у них различный смысл. Christosзначит «помазанник» — Мессия, присланный Богом провозгласить второе пришествие. Christosпопросту значит «полезный».
— Откуда ты все это знаешь?
— У меня дядя священник. Меня тоже ждала эта стезя.
— Ладно, я не ученый-книжник, но, по-моему, ты занимаешься казуистикой.
— Именно этим богословы и занимаются уже тысячу лет, и результат их усилий — нынешняя религия до мельчайших деталей богослужения. Все, что не соответствует официальной версии, не найдет себе места в сегодняшнем каноне. Раскол между Римом и Константинополем хороший тому пример. Вы знаете, что к нему привело?
Валлон подумал.
— Не имею ни малейшего представления.
— Основные разногласия доктринального характера касаются одного-единственного слова — filioque, добавленного Римской церковью в никейский символ веры. Оно значит «и от сына» и фигурирует в утверждении «и верую в Духа Святого, Господа животворящего, от Отца и от Сына исходящего». Он подчеркивает, что Иисус, как сын, равен в своей божественности отцу, Богу. Восточная церковь не приняла этого добавления, настаивая на верховенстве Бога-отца. Пять столетий подряд они спорят об этом слове.
— То есть Церковь слышит только то, что хочет услышать.
— Именно. Понадобится колоссальное количество доказательств, чтобы власти изменили общепринятую евангельскую историю хотя бы на йоту. Одной книги, найденной искателями приключений в Анатолии, будет явно недостаточно.
— Для Рима, видимо, так и было бы. Греческая церковь, возможно, была бы не так глуха.
Геро покачал головой.
— Невзирая на все свои разногласия, обе церкви едины в том, что любую книгу, свидетельствующую о человеческой природе Христа, объявят омерзительной ересью.
— Таким образом, если бы у нас осталось евангелие и мы попытались бы его продать, нас, возможно, сожгли бы как еретиков.
— Может, так далеко дело и не зашло бы, но евангелие они сожгли бы непременно.
Некоторое время Валлон ехал в молчании.
— Геро, если ты этим надеялся утешить меня, у тебя ничего не получилось.
— Я подумал, что вам будет интересно это узнать.
— Ты прочел только несколько отрывков. У Косьмы была возможность изучить книгу целиком. Он был ученым человеком. Он, должно быть, как и ты, понимал эти трудности, но, тем не менее, это не остудило его желания завладеть ею.