Сокровища любви
Шрифт:
— Я не хочу жить, — сквозь рыдания бормотала Мария. — Я больше не выдержу.
— Выдержишь. Ты должна выдержать, — оборвала ее пожилая леди. — Чувство долга — вот что нас держит. Забудь об иллюзиях, романтических мечтах. Надо трезво смотреть на жизнь и принимать ее такой, какая она есть. Нет идеальных людей. В жизни все складывается не так, как нам хочется, но это не значит, что мы не можем быть счастливы.
— Я никогда не буду счастливой, — рыдала Мария.
— Обязательно будешь. Счастье приходит, когда ты его совершенно не ждешь. Я знаю, что говорю. Запомни одно золотое правило и всегда его соблюдай: никогда
Пока мадам Борискина поучала Марию, Айрин отошла к окну, глядя на море, освещенное лунным светом. Она не могла бы успокоить Марию, как это сделала умудренная жизнью женщина. К тому же их связывали общая родина, культура и язык и они принадлежали к одному сословию. Мария постепенно пришла в себя. Айрин знала, что сама она была бы не способна на компромисс, к которому призывала мадам Борискина, но для русской женщины, воспитанной в условиях того общества, это был, вероятно, единственный способ выжить.
Марию уговаривали остаться в отеле хотя бы на одну ночь, но она, успокоившись, решила вернуться на яхту до приезда Леона — не для того, чтобы устроить ему сцену ревности, а чтобы сделать первый шаг на пути, начертанном ее старшей наставницей. Проводив ее к пристани, Айрин долго смотрела, как лодка увозит ее к большой белой яхте, где ее ожидала команда моряков в белой морской форме с начищенными до блеска пуговицами. Оказавшись на борту яхты, Мария — маленькая и хрупкая женщина на фоне рослых матросов — помахала ей рукой.
Айрин вернулась домой. Войдя во двор, она сразу заметила узкие полоски света, струящиеся через закрытые ставни окна. Кроме нее, ключ от квартиры был только у Грегори. Сердце ей подсказало: это он. Айрин еще немного помедлила, прежде чем подняться по лестнице вверх. Она страшно волновалась, не представляя, какой будет их встреча.
Не успела она подняться на первую ступеньку, как дверь распахнулась и из нее вышел Грегори. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Могла бы ты жить в Голландии? — без всяких предисловий громко спросил он. — Я собираюсь закрыть офис на Хаттон-Гарден и перевести большую часть бизнеса в Амстердам.
От радости у Айрин закружилась голова, и, чтобы не упасть, она прислонилась к стене. Все-таки он нашел выход: отыскал город, где они могли бы жить вместе. Вытянув руки, Айрин бросилась ему навстречу. Пробежав несколько ступенек вниз, Грегори крепко схватил ее в объятия и буквально набросился на нее с поцелуями. Он не переставая целовал ее, повторял ей слова любви, говорил, как тосковал по ней во время их разлуки, твердил, что им нельзя расставаться, как это было в последний раз в Лондоне.
На следующее утро весь Монте-Карло гудел слухами о последнем скандале.
Раскинувшись на атласных подушках в своей роскошной постели номера «Отеля-де-Пари», Лилиан просматривала утренние газеты, в которых, как она предвидела, упоминались события вчерашнего вечера в «Эрмитаже». Уже по выражению лица служанки, которая принесла ей завтрак в постель, она поняла, о чем болтают в отеле. Разумеется, горничная не сказала ни слова, но по ее насмешливому взгляду и резкому движению, с которым она поставила поднос на кровать, Лилиан поняла, что все уже знают о вчерашнем инциденте.
Швырнув на пол газету, Лилиан налила себе кофе и сделала глоток. Если до босса дойдут эти сплетни, ей несдобровать. Зачем только она согласилась пойти на тот ужин?
Впрочем, она прекрасно знала зачем: на туалетном столике рядом с хрустальным графином от Лалика стояла белая коробочка с фирменным знаком Дома Фаберже. В ней находилось самое потрясающее бриллиантовое колье, которая она видела в своей жизни. Когда Леон надел его на шею Лилиан, она испытала состояние, близкое к оргазму, и, глядя на свое отражение в зеркале, чуть не потеряла сознание. Обладание такими драгоценностями возвеличивало ее в собственных глазах.
Леон обещал подарить ей все, что она захочет, и все же она не ожидала такого великолепия сверкающих бриллиантовых подвесок, оправленных в белое золото. Ослепительное колье покрывало не только шею; оно свисало до самого выреза платья, сверкая, как сосулька на солнце.
Единственное, что портило удовольствие от подарка, было лицо дарителя, которое она увидела в зеркале: он сгорал страстью обладать ею, как она жаждала обладать колье. До сих пор она старалась сдерживать его пыл: он должен знать, что «гейэти-герлз» — это высшая награда для мужчины. Лилиан высокомерно носила маску респектабельности, служившую ей щитом и помогавшую отбиваться от назойливых ухаживаний. Секс был для нее лишь средством достижения меркантильных целей и не имел ничего общего с любовью. Любовь — это нечто романтическое, духовное, чистое, связанное с поцелуями, ласковым пожатием рук, обменом нежными взглядами. Вот почему она предпочитала юношей, способных боготворить ее, относиться к ней, как к неприступной богине. Был случай, когда один пылкий юноша выпряг лошадь из ее кареты и сам вместо лошади повез ее по улицам. Ей посвящали поэмы, в которых влюбленные поклонники изливали свои чувства, но подобные проявления были возможны только у самых юных обожателей, бескорыстно преклонявшихся перед своей богиней.
Иначе обстояло дело с более зрелыми почитателями. Безусловно, они тоже соблюдали правила, принятые в обращении с «гейэти-герлз», но их помыслы были не столь чистыми и наивными. И только Грегори мог отрезвить ее, открыть ей глаза на истинные ценности жизни, но даже он не понимал когда-то, что ей недостаточно его любви: Лилиан была одержима неутолимой жаждой всеобщего преклонения.
Единственным авторитетом был для нее босс, который открыл ее в каком-то заштатном мюзик-холле, сделав из нее звезду «Гейэти» и ничего не требуя взамен. Он был ее идеалом, ее богом, несмотря на то что у него не было ничего общего с красавцем Романовым, увивавшимся за ней в последнее время.