Сокровище Харальда
Шрифт:
Елисава пробовала кричать, и, хотя его поцелуи частично заглушали крики, Завиша проснулась и толкнула Соломку.
— Ярославна, что там с тобой? — окликнула Соломка, не видя в темноте, что происходит на соседней скамье, и только смутно различая какую-то возню.
— Домовой, что ли, душит? — охнула Будениха и подошла ближе.
Протянув руку, она наткнулась на плечо Харальда и взвизгнула.
— Иди к троллям! — крикнула Елисава, ухитрившись лбом ударить его в лицо, из-за чего он вынужден был слегка отстраниться. — Уйди сейчас же! Иначе я никогда, клянусь,
— Что случилось? — спросил кто-то из-за занавески. — Конунг, ты там?
Видимо, в голосе Елисавы Харальд услышал такую суровую решимость, что опомнился, сообразив, что ему действительно грозит навсегда потерять расположение княжны. Он встал, провел рукой по лицу, перевел дыхание.
— Прости, Эллисив, — выговорил он. — Не сердись. Я… не хотел тебя обидеть. Ты не понимаешь…
— Я понимаю. Я совершила очень большую глупость, согласившись поехать с тобой. Мне следовало остаться со Всеславом, и тогда я была бы в безопасности. А что будет с тобой, мне все равно. Если ты позволяешь себе так со мной обращаться, то не заслуживаешь…
— Нет, Эллисив! — Харальд снова сел и схватил ее за руку, — Ты мне дороже всего на свете. Ты — мое самое большое сокровище, я не могу с тобой расстаться, и когда ты говоришь, что выйдешь за Магнуса… — Он зажмурился, будто не мог вынести этого зрелища даже мысленно. — Я схожу с ума. Это неправильно. Ты погубишь и себя, и меня, если сделаешь это. Подожди. Дай мне время. Я докажу, что я заслуживаю тебя.
— Пока ты заслуживаешь только гривну золотом виры за покушение на знатную женщину.
— Я заплачу! — Харальд улыбнулся. — Хоть сейчас. Вот, возьми! — Он стянул с запястья тяжелый золотой браслет греческой работы и положил его на колени Елисавы. — Здесь есть гривна? Если мало, еще дам. — Он быстро снял с шеи цепь с оправленным в изумруды крестом и присоединил ее к браслету. — Возьми что хочешь. Мне ничего не жалко.
— Как удобно быть богатым! — буркнула Елисава. — Делай что хочешь, потом откупишься. Но имей в виду, Харальд сын Сигурда, если ты натворишь нечто такое, что мои братья не смогут простить, золотом тебе не отделаться. Платить придется кровью.
— Я имеет виду, — по-славянски согласился Харальд, и Елисава наконец улыбнулась. Он знал, что ее забавляют его попытки говорить на ее родном языке, и все чаще этим пользовался.
Глава 19
Утром вся дружина обсуждала бурные ночные объяснения конунга и княжьей дочери, происходившие на ее лежанке за занавеской. Хирдманы многозначительно ухмылялись и перемигивались. Не желая подтверждать их предположения, мало лестные для нее, Елисава рано утром всучила Харальду обратно и цепь с крестом, и браслет. Когда же он попытался упереться, отказавшись их брать, ей пришлось самой надеть цепь ему на шею, а браслет на руку.
Ночью княжна плохо спала и теперь была рада, что сегодня никуда не нужно ехать и можно хоть весь день не вставать с лежанки. В последнюю неделю держалось редкое для начала месяца вересеня
Хотьшин выглядел серым и унылым, лес поодаль — мокрым и неприютным. Тем не менее дружина с утра отправилась на охоту, чтобы пополнить запасы. С ними пошли несколько хотьшинских мужиков, в том числе Шумила. И еще до того, как добрались до Лосиного лога, приятели из дружины во всех подробностях поведали ему, как ночью конунг умолял свою невесту о любви и даже подарил ей три золотых обручья с самоцветными камнями и три цепи греческой работы. Этими сведениями Шумила по возвращении поделился со стрыем Тихоней и был выслушан со всем вниманием.
Пока норманны в гостевом доме варили и коптили мясо, обсушивались после целого дня в мокром лесу и отдыхали, Тихоня собрал в своей избе прочих Хотьшинских старейшин, отцов и дедов.
— Все так и есть, — сказал он им. — Сами видели, варяжский князь золото направо и налево раздает. Надо решать. А то уплывет рыбка, когда еще такая попадется.
— А искать его не будут? — усомнился дед Угор. — Знатный ведь, князь, не из простых каких!
— Да кому он нужен? Свои варяги его десять лет не видели, думают, поди, что давно помер где-нибудь у греков. И киевскому князю от него одно беспокойство. Те же новгородцы рассказывали, что Ладогу он вроде захватил. Сгинет — князь новгородский только рад будет.
— Складно ты говоришь, Тихоня, да неладно выйдет! — Его двоюродный брат Радай в досаде махнул рукой. — Их вон две сотни! А нас, если всех парней считать, и шести десятков не наберется! Куда на такую силу лезть? Только головы сложим зря, баб и детей сиротами оставим.
— А мы одни и не полезем. Соседей на подмогу позовем.
— Каких соседей?
— Прокшу с его мужиками позовем. Верхоломских позовем. К Сушиничам пошлем. Ну и жабачевских кликнем. У них своих шесть десятков, да и веси окрест не пустые стоят.
— Жабачевских! Скажешь тоже, Тихонька! — Дед Угор даже обозлился. — Моему Малюте два зуба выбили, мне ребро сломали, до сих пор хожу перекосившись. Вон какие мы с ними хороводы водили на Купалу! А ты их звать хочешь, да еще золотом варяжским с ними делиться!
— Ради золота можно и зубы, и ребра простить. Там столько, что на всех хватит, и еще подати платить за сто лет останется. Вот-вот новгородский князь опять до нас доберется, пять лет уже не был — сразу тридцать гривен поди выложи! А так и рассчитаемся, и в прибыли еще будем.