Сокровище тамплиеров
Шрифт:
Затруднительное положение, в котором оказался король Ги, не очень волновало Сен-Клера, ибо Лузиньян, в отличие от того же Ричарда, отнюдь не блистал полководческими талантами, не славился рыцарской доблестью, а, напротив, с удручающим постоянством демонстрировал отсутствие характера, неспособность противиться чужому влиянию и доводить дело до конца. Но хотя поведение Ги не способствовало укреплению его позиций, его притязания на корону (при всей их зыбкости) выглядели более законными, чем притязания Конрада. Бесспорным правом на корону Иерусалимского (или, как теперь его чаще называли, Латинского) королевства обладала жена Ги, Сибилла, — сестра и единственная наследница Балдуина IV, Прокажённого короля. После смерти единственного наследника мужского пола, болезненного и скончавшегося ребёнком племянника короля, никто не оспаривал права Сибиллы на трон. Но все были возмущены, когда она выбрала в супруги Ги де Лузиньяна и вынудила престарелого патриарха Иерусалимского не просто обвенчать их, но и короновать Ги, превратив его тем самым из супруга правящей королевы в полноправного монарха. Бароны Сибиллы, вся знать её королевства негодовали, ибо видели в Ги проходимца, выскочку и лицемера.
Этот никому ранее неизвестный молодой человек, предположительно благородного происхождения, но с тёмным прошлым, о котором ходили разные слухи, прибыл в Палестину из Франции. Поначалу он ухитрился втереться и в доверие к местным баронам, убедив назначить его регентом несовершеннолетнего юного наследника. Его регентство было ничем не примечательным — кроме постыдной неудачи возле города Табания, когда Ги попытался дать бой сарацинам и только что не удрал с поля битвы. Эта история стоила ему регентства, но вскоре юный наследник скончался, и Ги в результате лишился не должности, а лишь доверия знати.
Андре прожевал и проглотил последний кусок, вытер жирные губы тыльной стороной ладони, жадно глотнул пива и повернулся к сидящему рядом человеку. Тот был худощав, чисто выбрит, с крючковатым носом, с лицом настолько худым, что у него как будто вовсе не было губ и зубов. Но несмотря на худобу, сосед Андре отличался широкими плечами. Он только что примостился на бревне рядом с Сен-Клером и, не обращая ни на кого внимания, атаковал толстый ломоть сочной свинины.
Когда Андре обратился к нему с приветствием, худой человек лишь покосился в его сторону и что-то буркнул с набитым ртом. Сен-Клер заметил, что он не налил себе пива.
— Хорошая свинина, — пробормотал стражник. — Ты уже пробовал её?
Он произнёс это, почти не открывая рта, и Андре не распознал его гнусавого акцента, но всё-таки понял слова. Это не могло не радовать, ибо в таком большом, разномастном сборище воинов слишком многие говорили на непонятных друг для друга наречиях.
Андре рыгнул и кивнул.
— Нет, то, что я ел, похоже, было козлятиной, но тоже отменной. Когда объявили, что сегодня день отдыха? Я всё проспал и услышал об этом, только когда проснулся... Тогда же учуял и запах жареного мяса, с час тому назад.
Сосед Сен-Клера шмыгнул носом.
— Об этом объявили прошлой ночью... В полночь.
— А как же люди, которые разгружали корабли?
— А что? Кому-то ведь нужно разгружать. Вчера я вкалывал всю вторую половину дня, а потом мне пришлось стоять в ночном карауле. Тебя я тоже видел в порту, ты был в одной из команд храмовников. Ты один из тамплиеров?
Андре хмыкнул.
— Я послушник, низший из низших. Пока ещё не храмовник, а, можно сказать, пустое место.
Он поднял бутыль.
— Хочу сходить за пивом. Тебе принести?
Собеседник Сен-Клера огляделся, словно удивившись, что под рукой нет питья, и приподнялся.
— Я тоже с тобой схожу.
— Нет, тогда наши места займут. Оставайся здесь и доедай своё мясо.
К тому времени, когда Андре вернулся, его новый товарищ уже кончил есть и хмуро глядел в костёр. Сен-Клер вручил ему бутыль с пивом, уселся рядом и спросил:
— Интересно, зачем король Ги притащился сюда, когда он должен находиться совсем в другом месте? Там, куда мы, собственно говоря, и направляемся, ему на подмогу. С чего он так поступил, как думаешь?
— Тебе интересно?
Стражник пожал плечами.
— Что ж, тому, кого это заботит, наверное, и вправду интересно. Только кого это заботит? Кроме того, мы вовсе не собираемся идти кому-то там на подмогу. Наша цель — выбить сарацин из Божьей земли. Отобрать её и вернуть церкви. Что же касается Ги, я не вижу смысла ему помогать... Не видел бы, если бы вообще задумывался над этим. Он не больно-то годится в короли, коли хочешь знать моё мнение. Я вот о чём: наш Ричард — это король. Он выглядит как король, одевается как король и ведёт себя как король. Таким и должен быть король — воином. Не рохлей, если ты меня понимаешь. Он знает, что ему принадлежит, и снесёт голову всякому, кто хотя бы в мыслях позарится на его добро. Вот это король! А другие... Взгляни, к примеру, на Филиппа... Или нет, лучше на него не смотреть. Я бы, пожалуй, не стал. Но если всё-таки взглянешь на него — увидишь ли ты короля? Сдаётся, нет.
Да, все мы знаем, что он король, он и говорит как король и одевается по-королевски, но уж больно он жеманный. Хотя откуда мне знать, каков он на самом деле? У меня и слов-то подходящих для этого нет, но, на мой взгляд, недотягивает он до короля, и всё тут! Вроде бы всё при нём — но всё не то! Он ведь тоже своего не упустит, а разозлишь его, небось велит придушить тебя в постели или заколоть в тёмном углу. Но вот чтобы собственноручно свернуть кому-нибудь башку, как поступил бы Ричард, — для такого у него кишка тонка! И король Ги, как я слышал, того же поля ягода.
— А что ты слышал? Кстати, как тебя зовут?
— Никон... На самом деле Никлас, но прозвали меня Никоном, на это прозвище я и привык откликаться. А тебя как звать?
Андре назвался, и Никон кивнул.
— Ага. Так вот, Андре, судя по тому, что я слышал, Ги, этот иерусалимский король, выглядит заправским воякой, только в бою его видят не часто, если ты понимаешь, что я имею в виду. И людей, которые считают его настоящим вождём, маловато. На него свалили всю вину за поражение при Хаттине, где перебили твоих товарищей храмовников и госпитальеров, а после всех нас вышибли из Иерусалима. Говорят, будто поражение — исключительно его вина, потому что он не мог отличить свою задницу от локтя, не мог решить, что делать: то ли остановиться и сражаться, то ли спасаться бегством и прятаться... Не знаю, меня там не было. В общем, один из вельмож, которого Ги привёз с собой, позавчера разговаривал с королём — нашим королём, — когда я стоял на часах неподалёку, откуда всё прекрасно слышал. Так тот вельможа, какой-то важный барон из Иерусалима, говорил, что именно Ги два года назад затеял осаду Акры и с тех пор удерживает в городе людей Саладина.
Стражник наклонил голову, искоса глядя на Андре.
— А ведь он сам был в плену у старика Саладина, ты об этом знаешь?
Андре покачал головой, поджав губы, и Никон хмуро кивнул.
— Так знай — он провёл в плену больше года... Заметь, быть пленным королём наверняка не то же самое, что быть пленным старым, потным стражником. Поэтому Саладин отпустил Ги, взяв с него слово, что тот больше не будет сражаться против султана. Ги дал слово, получил свободу и тут же принялся набирать армию... Обещание, данное безбожному язычнику, — вовсе не обещание. Особенно данное под... Ну, ты понимаешь...