Соль и сирень
Шрифт:
— Ясно, — кивнула я, поняв, что таким образом мне отсюда не выбраться. Слишком уж я дорожила собственной памятью и здравым рассудком.
— Так что, в твоих же интересах попытаться не отставать от программы, — высокомерно глянула на меня Рояна. — Но предупреждаю сразу, это будет не легко. Обучение у нас сложное, особенно на факультете колдовства. Не каждый справляется.
— Ничего, как-нибудь вытяну, — натянуто улыбнулась я. — Если даже эти ваши красавчики справляются, то я — тем более.
— Ты про кого? — вздернула бровь Рояна.
— Про семерых наследников, — негромко подсказала Мика. Кажется, поведение подруги и её начало напрягать.
— Да, как ты можешь себя с ними сравнивать? — чуть ли не схватилась за сердце Рояна, изобразив такое оскорбление, как будто я сплясала джигу на могиле её прадедушки.
— А что, они какие-то особенные? — выразительно округлила я глаза.
— Конечно! — тут же воскликнула Рояна, вскакивая. — Они самые лучшие!
— Вот эта сомнительная теория требует основательных доказательств, — проворчала я, отворачиваясь.
— Не смей о них так говорить! — зашипела вдруг на меня кучеряшка, мигом став похожей на мелкую, но очень откормленную злобную собачку. — Ты не имеешь права так говорить! Да как ты!…, - она аж задохнулась от возмущения, рывком обернулась к Мике и закричала: — Как ты можешь позволять ей говорить такое!?
Соседка ответить не успела. Толстушка, покраснев так, словно сию минуту с ней случится как минимум припадок, как максимум — остановка сердца, очень гневно, но очень невнятно что-то провопила и вымелась из нашей комнаты, не прощаясь.
— Очаровательное представление, — проговорила я в приятной тишине.
— Извини за это, — неловко пробормотала Мика, поднимаясь с кровати. — Мы с ней не так, чтобы лучшие подруги, просто общаемся иногда. Она большая поклонница семерки, как ты успела заметить.
— Семерки? — переспросила я. — Так здесь называют демонов?
— Ага, так и еще много как.
— Дай угадаю, — предложила я. — В основном, это бесконечное перечисление восторженных эпитетов от влюбленных поклонниц.
— Ты удивишься, но в школе многие девочки в них влюблены, — осторожно произнесла Мика, очевидно, боясь вызвать негативную реакцию с моей стороны.
— Не удивлена, — пожала я плечами, сбрасывая обувь и забираясь на постель с ногами. — Скорее, разочарована.
— Почему? — свела брови у переносицы соседка.
— Потому что у этих девчонок отвратительный вкус, — пояснила я, подтягивая колени к груди. — Внешне, может быть, они и красивые, но вот внутри — сомневаюсь.
— Почему? — повторилась соседка, внимательно всматриваясь в мое лицо.
— Не знаю, — покачала я головой, укладывая подбородок на колени. — Но есть в них что-то… отталкивающее. Грозящее большими проблемами и… растерзанной душой. Я бы не стала в них влюбляться, так полезнее для эмоционального равновесия. Влюбляться надо в хороших мальчиков, таких, которые принесут тебе лекарства, когда ты болеешь, будут варить тебе горячие супчики и напоминать о времени приема таблеток. Которые будут надевать тебе носки, потому что по ночам у тебя мерзнут ноги. Которые будут помнить все твои любимые песни и фильмы, и пересматривать с тобой в сотый раз “В джазе только девушки”, потому что тебе нравится этот фильм. Будут помогать тебе готовиться к экзаменам и верить в тебя больше, чем ты даже сама в себя когда-либо верила.
— У меня только один вопрос, — спросила по итогу моей пламенной речи соседка. — Что такое фильмы?
Я лишь отмахнулась.
— Потом объясню. Я просто хотела сказать, что надо быть с простыми, честными, добрыми ребятами, а не с теми, которые тобой просто воспользуются, а после выбросят из своей жизни как использованный платочек, поставив галочку на стенке возле кровати, как за сбитый самолет.
И тут же у меня защемило сердце от тоски по дому. И по Тиму, который так и остался ждать меня в машине у ворот кладбища. Где он сейчас? Чем занимается? Вспоминает ли обо мне? Наверное, он просто решил, что я сбежала из дома, бросив и его, и отца.
Горькие слезы подкатили к горлу, но я усилием воли сдержала их. Не время и не место для рыданий.
— Расскажи мне о них, — попросила я, пытаясь думать о чем угодно, лишь бы перед глазами больше не стояло грустное лицо Тима с робкой улыбкой на губах. — Об этой семерке. Все то, чего я еще не знаю.
— Да, хорошие мальчики, это, конечно, мило, но с плохими куда веселее, верно? — хихикнула Мика, заговорщицки подмигнув мне.
Я ничего не стала отвечать, позволив думать так, как ей на то угодно.
Глава XVIII
— Начать, наверное, стоит с Сатуса, — устраиваясь удобнее и обнимая подушку, начала Мика. — Хотя даже не знаю, что еще о нем можно рассказать. Про него много разных слухов гуляет, как забавных, так и не очень. Но чего у него не отнять — это стальной характер. Принц Тьмы единственный ребенок у своего отца. Мать Тая умерла во время родов. Я не знаю, да и никому достоверно не известно, но поговаривали, что по прибытию в школу по силе он уступал даже артефакторам, хотя демоны от рождения владеют значительной силой. В то время, как перед большинством стоит задача развить свои возможности, демоны учатся контролировать свою мощь. Не знаю, почему с Сатусом вышло по-другому, но за время обучения ему удалось не только догнать сверстников, но и превзойти их. Сейчас он — лучший, и не только на своем курсе, но и во всей школе. Чем обусловлен такой рывок никто не знает, но мне рассказывали, что Сатуса часто видели возвращающимся под утро из тренировочного зала боевиков.
Мика потянулась к стоящему на тумбочке возле её кровати кувшину и начала наливать воду в стакан.
— Про него мне все уже понятно, — кивнула я. — Давай дальше. Что там с остальными?
— С кого начать? — отпив воды, спросила Мика.
— С кого хочешь, — мне было, в общем-то, все равно.
— Ладно, — в предвкушении потерла ладошки новая подружка, а я поняла, что живу с одной из тех девчонок, про которых соседка сама же говорила двумя минутами ранее. То есть, с влюбленной поклонницей. — Тогда начнем с Феликса Янга. Он сидел в столовой рядом с Таем. Темноволосый, ростом пониже.
Я поморщилась, напрягая память, пока перед глазами не всплыл образ худощавого парня в форменной черной одежде, с задумчивым взглядом ореховых чуть раскосых глаз. На самом деле, именно форма глаз была тем, что объединяло всех семерых, как я успела заметить. Но вот то, что эти глаза показывали миру — различалось. Если в глазах Сатуса сквозила высокомерность, злость и презрение, то в глазах того, другого, была скорее скука. Он как будто бы познал все области этой жизни, испытал на себе все её проявления, а потому уже ничему не удивлялся. И от этого ему бесконечно скучно.