Соль
Шрифт:
— Трахнуть.
Она испуганно застыла и распахнула голубые глаза.
— Прошу прощения…
— Ты хочешь меня трахнуть. Нужно так говорить. «Спать» — не слишком подходящее слово.
— А, да. Спасибо. Я хочу тебя трахнуть! Прямо сейчас!
Торк осторожно отстранил девушку.
— Я бы с удовольствием, честно. Но не могу. Я женат.
Она недоверчиво уставилась на музыканта.
— Все знают, ты спишь с десятками девушек!
Торк пожал плечами. Это правда. Он прославился тем, как чпокает девчонок.
— Так было раньше.
Он отступил к мини-бару, достал банку холодного пива, протянул гостье. Та покачала головой.
— Я тебе не нравлюсь?
Гибкое юное тело,
— Не хочу обманывать жену.
— Я не расскажу!
Торку вспомнились долгие годы лечения, бесконечная череда консультаций, постепенно выявляющая причины столь необычной зависимости, прятавшиеся в подспудном ощущении собственной неполноценности, которое терзало музыканта с самого детства. Займись он сексом с этой девушкой, поддайся устоявшейся склонности к беспорядочным связям, и детские комплексы расцветут во всей красе. Не зря же он так долго, упорно боролся с собой! Сумел наконец преодолеть привычку трахать все живое. Неужели теперь отступится? Торк покачал головой.
— Не в этом дело. Я дал себе обещание. И хочу его сдержать.
Не объяснять же ей во всех сокровенных подробностях, с чего вдруг Торк стал таким сдержанным?
Девушка надула губки и стала наступать на жертву, на ходу разматывая саронг. Оставшись в одних трусиках, погладила свои голые соски, дотронулась до ширинки Торка.
— Можно посмотреть?
— Что?
— Я читала в журнале, что у тебя очень большой…
— Не буду я ничего показывать!
Еще бы, стоит только обнажить член, и гостье непременно захочется потрогать. Хватит ли ему силы воли? Девушка, должно быть, догадалась, о чем он думает, а может, все девицы чувствуют такое интуитивно. Выпустишь большого друга на белый свет, а потом… ну, всем известно, что дальнейшее неизбежно.
— Пожалуйста!
— Извини, нет.
Она состроила гримаску.
— Я буду очень, очень ласково себя вести!
— Нет.
— Одним глазком? Даже не дотронусь, обещаю!
Торк помотал головой, раздумывая, что бы сказать хорошего, чтобы девушка не обижалась, но та вдруг презрительно скривилась, крикнула «Scheisse!» [2] и бросилась к выходу.
С тяжким вздохом Торк упал на тахту. Да что вообще творится? Никто не понимает, что ли? Не знает, как сложно говорить «нет»? Требуется невероятное, сверхчеловеческое, сверхрокзвездное усилие, чтобы отказать девчонке, которая созрела. Какой же это сочный, спелый, лакомый кусочек… Дьявольский соблазн! Торку в жизни не приходилось делать ничего сложнее этих попыток сохранить моногамность. Даже выиграть Олимпиаду, даже влезть на Эверест, попутно заполняя налоговую декларацию, было бы значительно легче! Жизнь с одной женщиной была для него жестокой и медленной пыткой, смертельной битвой добра и зла за его бессмертную душу. Единственным позитивным итогом ожесточенной схватки стало то, что Торк научился спокойно смотреть в зеркало, не опасаясь увидеть в собственном отражении козла свинского, пьянь последнюю, лузера никчемного, пентюха недоделанного… Он начал нравиться самому себе! Пускай он по-прежнему слишком много пьет, пускай не стал самым умным парнем на деревне, а зато жену не обманывает. Ведь это уже немало!
2
Дерьмо! ( нем.)
Торк
Но пиво и жара сделали свое дело; и Торк незаметно провалился в сон.
Глава 4
От накидки воняло сушеными креветками. Соленый, рыбный, душный запах. Капюшон плотно охватывал голову, однако завязан был не туго, иначе девушка давно задохнулась бы. Экваториальное солнце пекло сквозь грубую вонючую ткань. Шейла хватала воздух ртом; тучи ненасытных кровососов атаковали ее. Руки были связаны за спиной, лишив пленницу возможности прервать комариный пир. Все попытки пошевелиться, подрыгать ногами, стряхнуть прожорливых мошек пресекались болезненным тычком под ребра. Ствол автомата. Что же, пусть кровопийцы кормятся, так безопасней…
Потом девушка почувствовала какое-то движение. Раздался шум мотора, плеск воды за ботом. Плывут на лодке? Где-то рядом голосила парочка из Сиэтла. Возмущались, гневно требовали объяснений, угрожали судебными преследованиями и даже полномасштабным вторжением морской пехоты США, ядерной войной и уничтожением всей Юго-Восточной Азии… Потом — звук удара каким-то тупым предметом, треск черепа. Должно быть, похитителям, худым и смуглым людям, не имеющим доступа к услугам дорогостоящих адвокатов и ядерным кнопкам, не очень-то понравились вопли белых откормленных богатеев.
Шейла не знала, долго ли они плыли. Сначала было очень страшно. Потом девушку укачало от жары и духоты. Кажется, она заснула или просто отключилась. Утратила счет времени. Сколько уже прошло — два дня или двадцать минут? Неизвестно. Лодка остановилась, послышались мужские голоса, разговор на тайском. Кто-то развязал ее капюшон. Шейла жадно вдохнула воздух, словно целый час сдерживала дыхание под водой. Потом осмотрелась.
Пленники сидели в каком-то странном каноэ — длинной и узкой лодке с мощным двигателем. Лодка была деревянная, вероятно, из тика, и совсем узкая, едва для одного человека. Зато очень длинная: друг за дружкой в ней разместились сама Шейла, две другие пары туристов и полдюжины похитителей. Один из них, парень лет двадцати двух на вид, неприятно улыбнулся, обнажив кривые желтые клыки и темные десны. Шейла выросла в семье дантистов, гнилые десны и неровные зубы всегда казались ей отвратительными. Но девушка постаралась улыбнуться в ответ, лишь бы только не надевали больше на голову вонючий мешок.
Парень был в штанах армейского образца и шлепанцах. На коленях он держал зловещего вида автомат. Похититель закинул ногу на ногу, и Шейла заметила, что шлепанцы у него фирмы «Найк».
Интересно, куда подевались очки? Дорогие, «Шанель». Не хотелось бы потерять. Шейла взяла их с собой на экскурсию, чтобы защитить глаза от солнца. Впрочем, на болоте солнца не было, лодка скользила под сенью мангровых зарослей, корни торчали из воды подобно узловатым пальцам, ветви изгибались, словно от мучительной пытки, пятнистый полумрак тут и там пронизывали лучи тропического солнца. Вода источала омерзительный запах дохлых креветок, все кругом воняло, как мешок, который надевали ей на голову. Топь была живая: по деревьям скользили змеи, в воде метались рыбешки, повсюду кричали и свистели птицы. Лодка снова остановилась; и пассажиров тут же накрыло плотное облако кровожадной мошкары.