Соль
Шрифт:
Он вскрикнул от неожиданности, но девчонку не выпустил. Она должна была принести на дно его послание. О том, что она может спрятаться от соплеменников, или снять браслет, никому не показывая, или просто не доплыть - об этом Эрвин старался не думать.
Фары чужой машины уперлись Эрвину в спину, и он выпустил пленницу, так и не довернув проклятый шуруп. Секунда, другая - девчонка доползла-таки до прибоя, потянулась к волне, еще чуть-чуть, и она уплывет…
Уплыла. На мокром песке остался смешной, неуклюжий след ладоней, локтей
Перед ним стояли двое. Лиц, конечно, на было видно - фары светили им в спины, в лицо Эрвину.
– Господин Фролов?
– Да.
С его прокушенной руки на песок капала кровь. До сих пор было очень больно. И необходимо чем-то перевязать.
– Вам некуда девать деньги? Вы бросаете их в море?
– Каждый развлекается, как может.
– Безусловно. Идемте в машину, у нас есть аптечка…
– Благодарю. У меня тоже есть аптечка.
– Господин Фролов, не надо шутить. Время такое - не до шуток. Управляющий казался очень довольным.
– Наживку, значит, поменять? Это она дело говорит, надо все время держать свеженькое на крючке. Договорились на завтра? На сегодня, в смысле?
– Нет. Она уплыла.
Виталик страшно ругал себя за глупость. «Частный пляж»! Надо же такое ляпнуть, и кому - русалке!
– Вернется, - управляющий с удовольствием отхлебнул кофе из большой чашки.
– Вернется… Как она тебе?
– Да как… нормально.
– А ты познакомься поближе. Они славные… совсем как нормальные девчонки. Заводные такие… Познакомься.
– Страшновато.
– Вреда она тебе не причинит… Наоборот, иногда они спасали, если, скажем, матроса в шторм смоет с палубы - они вытаскивали. Так что не трусь, принц, лови свою удачу!
На вторую ночь девочка не показывалась. Виталик чувствовал, что она где-то рядом, и здорово нервничал. Он не до конца доверял управляющему: все время казалось, что русалке ничего не стоит выдернуть «рыбака» из лодки и утопить. «Частный пляж»… Поделом дураку!
– Они слабосильные, - сказал на другой день Артур, с которым Виталик, не удержавшись, поделился своим страхом.
– На глубине - да, там с ними опасно, были случаи, когда аквалангистов топили. А из лодки она тебя не вытащит. Да и не надо ей этого - топить тебя. Ей самой интересно.
– Мне опять звонили, - сказала Велька.
– Опять?!
– Да. Знали точно, что тебя нет дома.
– Сволочи…
– Прости меня. Мне бы молчать. Но я просто очень их боюсь. Ничего не могу поделать.
Эрвин и Велька сидели перед телевизором. Звук она отключила еще десять минут назад. Они говорили об обыкновенных и очень мирных вещах, а потом Вельку прорвало. Эрвин видел, как она сдерживает слезы, улыбается, качает головой, будто поражаясь собственной слабости, и наконец вытирает глаза тыльной стороной ладони.
– Что они тебе…
– Как обычно. Что развешают мои кишки по всей комнате, а ты будешь за этим наблюдать…
–
Он замолчал на полуслове.
«Знаете, почему вы до сих пор живы?
– спросил тот человек в машине на берегу.
– Потому что вы отлично обучаемы. Сразу поняли, чем грозят вам «русалочьи публикации», и закрыли рот даже быстрее, чем некоторые ваши друзья-газетчики. Ваша жена сама не знает, как ей повезло с вами».
«Она знает, - сказал тогда Эрвин.
– Я не занимаюсь русалками и не разоблачаю работорговлю. Чего вы хотите теперь?»
«Эта рыбеха, которую вы только что выкинули, была у вас последняя».
«Почему? Я плачу за них».
«Больше вам не продадут. И не пытайтесь купить, если любите жену».
После этих слов им больше не о чем было говорить. Эрвин сел в свою машину, пропахшую чешуей, перетянул руку бинтом из аптечки и, не оглядываясь, выехал с пляжа.
И вот теперь он гладил Велькины волосы и проклинал себя. Если бы он был один… хотя и тогда, скорее всего, испугался бы. Он больше не пишет статьи в газеты и не проводит журналистское расследование; он ищет человека, который сочинил бы книгу. Одну-единственную книгу - циничную, брутальную, жесткую, может быть, грязную… Надежды на то, что это сделает сам Анс Андерсон, больше нет.
Сегодня вечером старик позвонил Эрвину на мобильный. «Я не могу, - сказал удивленно.
– Я понял, чего вы хотите. Но не могу».
Третью и четвертую ночь русалка ходила кругами, только изредка выдавая себя негромким всплеском, быстрым водоворотом на поверхности. На пятую наконец-то вынырнула, и Виталик рассмотрел ее как следует.
– Слушай, я тут глупость сморозил, ты меня прости…
Он несколько дней готовил эту фразу и заговорил первым, не удосужившись даже поздороваться.
Она царственно наклонила голову, облепленную мокрыми волосами. Подплыла поближе. Капли воды на ее ресницах блестели, отражая огни на берегу.
– Ладно… А наживку ты все равно насаживаешь криво. Думаешь, рыбы идиоты?
– Как же ты видишь, - пробормотал Виталик.
– Там же… темно.
– На дне темнее. А тут все видно. Зависит от глаз!
Она провела по глазам и снова засмеялась. И опять этот смех что-то включил в Виталикиной памяти, что-то хорошее, приятное.
– Ты видишь в темноте?
– Нет, в полумраке… А ты рыбак?
Она все еще посмеивалась. Виталик замешкался с ответом, и она ответила за него:
– Был бы рыбак, с такой ловлей давно бы с голоду умер… Ты кто?
– Принц, - сказал Виталик и покраснел в темноте. Артур рассказывал, не то в шутку, не то всерьез, что в разговоре с русалкой обязательно надо называть себя принцем. Это как пароль. Иначе они не понимают.
– Я так и думала, - по ее голосу нельзя было понять, насмехается она или приняла его признание за чистую монету.
– А я преступница.