Соль
Шрифт:
– Как?
– Меня убьют, если узнают, что я опять плавала к берегу, - теперь в ее голосе звучал мечтательный ужас.
– Ты когда-нибудь нарушал запреты?
– Я?
Это был странный разговор, будто во сне. Русалка непривычно произносила слова, но дело было не только в ее произношении. Она так говорила, так смотрела и так смеялась, как ни одна из виденных Виталиком девушек.
– Запреты…
Ему очень хотелось рассказать ей что-нибудь эдакое. Чтобы и она удивилась, как удивлялся он; можно было приврать,
– Я не вышел на награждение. Третье место… тренер орал. А я плюнул и все бросил. В смысле, плавание.
– Бросил плавание?!
– В том смысле, что спорт, - Виталик закашлялся от растерянности.
– В бассейне.
– Ты хорошо плаваешь?
– теперь она точно зубоскалила.
– Примерно как камень?
– Я бы тебе показал, - осторожно сказал Виталик.
– Так покажи. Или море мелкое?
Он крепче ухватился за борт - и вдруг понял ее, понял, что она говорила про запреты. Переступить грань, прыгнуть за борт, вниз головой, в нарушение правил. Она это умела. Ей уже приходилось это делать в ее шестнадцать или пятнадцать…
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать. Ну и что?
– У тебя родители есть?
– Есть, ну и что? Я совершеннолетняя по нашим законам.
– А… - Виталик запнулся.
– Ты работаешь или учишься?
– А что, можно либо одно, либо другое?
– Нет, но… - он решительно не знал, что ей сказать. При том, что сказать хотелось очень много.
– Э-э-э… У вас там телевизор есть?
Она засмеялась и нырнула, ударив по воде хвостом. Потом выпрыгнула вдруг целиком, как дельфин, и Виталик обалдел: длинное и стремительное тело пронеслось над водой и ушло вглубь без всплеска, жаль, что так мало света, только блики на перламутровой чешуе…
Он ругательски ругал себя за то, что никогда раньше не интересовался русалками. Ведь есть же фильмы, книги… Правда, утех, что попадались ему раньше, были сплошь зубодробительные названия - «Глубоководный изолят» или что-то вроде того. А теперь он спрашивает глупости, и она над ним смеется…
Отчаявшись поразить девушку красноречием, Виталик свесился за борт и смотрел, как она танцует. Как носится в глубине, будто зеленоватая комета, в шлейфе фосфоресцирующих пузырьков…
Он никогда раньше не слышал, как поют под водой.
– Сегодня ночью отдыхаешь, - сказал управляющий.
Виталик удивился. Он привык отсыпаться днем, в жару, в сиесту. Ему нравились ночные прогулки. Но самое главное - сегодня он решил наконец, что выберется из лодки и будет плавать с ней.
– Почему?
– спросил он, глядя в серо-голубые, с прищуром глаза управляющего.
– Потому что у тебя получка, - управляющий положил на стол белый конверт.
– Иди, гуди.
– Это мне?
– Тебе. Премия.
Виталик взял конверт в руки. Приятная тяжесть денег. Честно заработанных денег. Пьянит.
– Спасибо…
– Завтра днем тоже можешь не приходить. Гуляй. Виталик вышел из администраторской.
Пачка денег в кармане. Полная свобода. Набережная, залитая огнями, гремящая музыкой, кафе, рестораны, казино, бильярд, игровые автоматы и девчонки, девчонки, табуны загорелых, в коротких юбчонках, в прозрачных маечках, веселых, хороших…
Виталик оглянулся на море.
Полный штиль. Крохотные мягкие волны. Розовое облако, подсвеченное солнцем, отражалось в блестящем мокром песке.
В шесть утра мобильный телефон, который Эрвин клал к себе на тумбочку вместо будильника, заиграл бравурный марш. Велька проснулась моментально. Не пошевелилась, ничем себя не выдала - продолжала лежать на боку, подложив ладонь под щеку. Только ресницы дрогнули едва заметно.
– Алло, - Эрвин босиком прошел из спальни на кухню.
– Я слушаю.
– Господин Эрвин Фролов?
Голос невозможно было не узнать, хотя звучал он тускло и очень устало.
– Да, - сказал Эрвин, зачем-то оглянувшись на дверь спальни.
– Я получил ваше последнее послание.
Эрвин глубоко вздохнул. Прокушенная рука, упавший в песок шуруп… фары в спину… Все это было не зря. Не зря.
– Она все-таки принесла вам…
– Мы можем встретиться?
– Нет, - Эрвин сглотнул.
– За мной следят.
– Понимаю.
– Не понимаете. Не понимаете до конца. Я больше не могу отстаивать ваши интересы - ни как журналист, ни как частное лицо… Погодите, дайте мне сказать! Я верю, что вы пытаетесь их удержать. Может быть, наказываете. Может быть, запираете. Но пока живет этот миф, они будут нарушать запрет и плыть к берегу. Вы меня слышите?
– «Соль»… Эта книга? Андерсон?
– Да.
Тишина. Далекий шум воды.
– Возможно, вы правы, господин Фролов.
– Я не просто прав. Это единственное спасение для ваших девочек.
– Не давать им читать…
– Не в том дело! Книгу могут забыть, но информационный фантом останется. Будто живое существо, состоящее из обрывков слов и фраз, подростковых прыщей, болтовни, писем, демонстративного протеста, тоски, возбуждения… Анекдотов, признаний, слез… смеха… Это передается, как зараза, воздушно-капельным путем. Я фигурально выражаюсь, вы понимаете.
Дверь в спальню приоткрылась сквозняком. Эрвин увидел, что Велька все еще лежит в постели, притворяясь спящей.
– Вы можете показывать своим девочкам тех несчастных, которые вернулись. Они будут говорить правду. Они будут кричать, как их продавали, как их накачивали наркотиками в публичных домах, как их били. Кто-то поверит и ужаснется. Кто-то поверит, но забудет. А многие - ничего не поделаешь - так и останутся в убеждении, что все плохое на свете случается не с ними! Вы меня слышите?