Соль
Шрифт:
«Можно подманивать ручным фонариком, - говорил Артур.
– Опустить в воду и светить туда-сюда, будто знаки подаешь. Можно еще петь, но не у всех же есть голос. А вот фонариком - милое дело, сразу выныривают. Анекдотов не понимают, не стоит и стараться, а вот поболтать о всякой всячине - это их хлебом не корми. Любопытные такие. Один парень возил с собой какую-то книжку про рыцарей, ну и читал буквально с любого места. Говорит, очень помогало…»
Узкое, бледное лицо показалось из воды метрах в пяти от лодки, на самом краю освещенного круга.
– Привет, - сказал он грубовато, как будто к нему за столик в кафе подсела симпатичная, но надоедливая фифа.
– Так и будем нырять туда-сюда?
Он сказал и тут же испугался - вдруг она обидится и уплывет, оставив Виталика посреди моря с его проблемами и долгами.
Девушка вздохнула совершенно по-человечески - схватила воздух, на секунду приподняв узкие плечи. Глянула ему в глаза - очень застенчиво - и снова потупилась.
Она была похожа и непохожа на ту, первую. Такая же бледная и узколицая, только волосы темнее. Глаза тоже зеленые, очень большие на тонком лице. Нос чуть вздернутый. Пухлые детские губы.
Окончательно смутившись под его взглядом, она вдруг быстрым движением перебросила волосы на лицо. У девчонок со вздернутым носом обычно веселый, открытый характер, а эта смотрела, занавесившись волосами, как шторкой. Исподлобья. Угрюмая, что ли?
Виталик невольно подумал о судьбе той первой девчонки, которую подманили и вытащили сетью, словно рыбину. Что с ней стало теперь? Неправда, что русалок продают только в бордели. Их покупают очень богатые люди, создают все условия, содержат, как настоящих жен. Что они видят там, у себя на дне? Там даже телевизора нет… Та светловолосая девочка, что насаживала ему мидий на крючки, может, она сейчас сидит в шикарной ванне, смотрит телевизор, смеется, ест соленые орешки…
Он тряхнул головой. Русалка подплыла чуть поближе - но все равно держалась на расстоянии.
– Зачем ты?
– тихо спросил Виталик.
Она легла на спину - тоненькая, даже тощая, с маленькой девичьей грудью. Пляжный лифчик на ней оказался украшен тонкими нитками жемчуга. Это было так странно и трогательно - нитки жемчуга на дешевом трикотаже. Но страннее всего был ее хвост: широченный плавник, серебряная чешуя, горящая в тусклом свете лампы, как зеркало.
– Зачем ты… - он хотел спросить «зачем ты здесь», но прикусил язык. Эта девочка - его добыча. Его списанный долг. Его пропуск в безбедную жизнь.
Теперь она смотрела на далекие огни набережной.
– Как бусы.
– Что?
– Лампочки, будто бусы. Разноцветные. У нее был тонкий, ломкий голос.
– Я приплываю к берегу, чтобы посмотреть на огоньки, - она впервые взглянула Виталику прямо в глаза. Он проглотил слюну: во рту как-то сразу пересохло.
– И тебе нравится?
– Да. Очень.
– А у вас на дне нет таких огней?
– У нас все другое, - она помедлила и повторила, глядя на далекий берег: - Все, все
– Тебе не говорили… - он снова прикусил язык. Сидеть в лодке и болтать с девчонкой, как болтал миллион раз в жизни. Больше от него ничего не требуется. Не он будет вытаскивать сеть на берег, защелкивать наручники, грузить в машину…
Наверное, он переменился в лице, потому что девочка посмотрела внимательнее - и на всякий случай отплыла подальше.
– Расскажи мне, как там у вас на дне, - сказал Виталик чужим, напряженным голосом.
– Темновато… Краски блеклые. Если сравнивать с небом и тем, что на поверхности.
– Неужели ничего интересного?
– Нет, почему. Очень интересно. Сады… колодцы… маленькие огни. Не такие, как ваши. Маленькие… светлячки.
Она замолчала, мечтательно глядя на тусклую лампочку у Виталика над головой.
– Ты работаешь или учишься?
– ляпнул он наобум. И внутренне перекосился от стыда, вспомнив ту, первую.
Она неуверенно засмеялась - будто не могла для себя решить, шутит Виталик или нет. Смех у нее был похож и не похож на смех той, первой. Та смеялась открыто, задорно, эта - потихоньку, но все равно это был настоящий русалочий смех.
– Знаешь, - она вдруг перестала смеяться.
– Нам рассказывают всякие… всякое про берег. Про людей на берегу. Но ведь надо самой хоть раз посмотреть, правда? Хоть одним глазком. Но своим собственным. Свое суждение. Правда?
– И как, посмотрела?
– спросил он не очень приветливо.
– Да, - она погрузилась в воду по самый подбородок. «Теперь вали отсюда! Скорее!»
Виталик облизнул сухие губы:
– И… как тебе?
– Врут, - она улыбнулась.
– Смотрю на тебя и понимаю, что врут.
– Что же во мне такого?
– спросил он почти с отчаянием.
– Вот во мне что такого, чтобы приплывать, смотреть…
Он снова прикусил язык. На этот раз больно.
– Ты принц, - сказала она еле слышно. Он скорее догадался, чем разобрал ее слова.
– Я… спасатель на пляже.
– Ну да. Принц.
Тусклая лампочка над лодкой мигнула и сделалась еще более тусклой. Садился аккумулятор.
– Ты завтра будешь рыбу ловить? А то мне уже надо возвращаться… Меня если хватятся… Ух ты. Они никогда не поверят, что я на такое способна!
– ее голос зазвенел, сделавшись вдруг очень похожим на голос той, первой.
– Я всегда послушная… И вот. Я это сделала. И еще сделаю… Завтра.
«Ты когда-нибудь нарушал запреты?»
– Как тебя хоть зовут?
– спросил Виталик.
– Иза. Изабелла. А что, с тобой уже кто-то здесь знакомился? В ее голосе больше не было опаски, только кокетство.
– Нет, - сказал Виталик через силу.
– Разговаривали - было. Но не знакомились. Так, ерунда.
– А тебя как зовут?
Он назвался и потом долго смотрел, как она уплывает. Специально для него она шла близко к поверхности, иногда выпрыгивая, почти как дельфин, часто оборачиваясь и маша рукой.