Солдат великой войны
Шрифт:
Пока он пытался найти решение, солнце, не останавливаясь, продолжало опускаться к горизонту, но принимать решение так и не пришлось, потому что они свернули к крестьянскому дому, окруженному деревьями.
Молодой крестьянин вышел из дома, шагнул им навстречу, поздоровался, словно зная, что они приехали, чтобы отнять у него что-то из еды.
– Где у тебя жратва? – прямо спросил один из болгар.
– Ничего нет.
– Врешь. Не такой ты худой, чтобы не врать.
– У меня широкая кость.
– Расстрелять ублюдка, – приказал командир.
Крестьянин пришел в ужас. Болгары и венгры воевали на одной стороне. Он не понимал, что командир говорит не всерьез. Этого не понял и один из болгар, потому что, пока другие смеялись, он вскинул винтовку и прострелил парню голову.
Из дома выбежала женщина, склонилась над мужем. Закричала, но не оплакивая мужа, а, к несчастью для нее, злобно и пугающе. Болгарин, убивший мужа, вновь поднял винтовку. Алессандро казалось, будто время остановилось, и волна тоски захлестнула его, когда две пули уложили женщину на землю.
Ребенок, маленькая девочка лет трех, быстро вышла из двери и уставилась на родителей.
Алессандро не стал ждать, что будет дальше. Может, они расстреляли бы ребенка, может – нет, но, если бы Алессандро ничего не сделал, он мог и опоздать. Он не хотел этого делать, хорошо зная: если сделает, его убьют, но, даже если бы и попытался сдержаться, его рука уже схватила карабин, и он скинул болгарина с лошади, придушив лямкой. Лошадь попятилась, болгарин упал на землю, и во всеобщем замешательстве Алессандро успел загнать патрон в казенную часть и выстрелить. Пуля попала в переднюю ногу лошади.
Стараясь удержать лошадей, болгары не могли схватиться за оружие, потому что лошади брыкались, вставали на дыбы, пытались сбросить седоков.
Перезарядив карабин, он выстрелил и убил еще одного болгарина, сбросив с лошади. Выстрелил снова, но лошадь дернулась, и пуля прошла мимо.
Два болгарина спешились и бросились к Алессандро, один с кинжалом, второй со штыком. Он свалил одного, но второй стащил его с седла, выбил из рук карабин, развернулся и направился к девочке.
Алессандро пополз к ней, и ему досталось как от винтовочных прикладов, так и от лошадиных копыт. Сквозь лес гнедых ног и поднятую пыль он увидел, как болгарин с кинжалом подошел к ребенку и занес оружие над головой. Девочка с коротко стриженными волосами смотрела на него темными глазками, напоминающими изюминки. Их взгляд поднялся вслед за кинжалом, а потом кинжал стремительно опустился, так быстро, что взгляд за ним не успел.
Алессандро закрыл глаза, думая, что сейчас убьют и его. И ошибся.
Они оставили его на земле, пока успокаивали лошадей. Раненый привалился к стволу невысокого дерева, судя по всему, рана не была тяжелой, убитый лежал кучей тряпья.
Два болгарина вошли в дом и вынесли несколько деревянных клеток. «Что в клетках?» – спросил раненый, рассчитывая на кроликов, кур или другую съедобную живность. Но там сидели четыре большие крысы.
Болгары разграбили дом подчистую. Вытаскивали одеяла из большого сундука и бросали в пыль. Забрали одежду крестьянина и украшения его жены. Фотографию ребенка бросили на землю. Она упала лицом вниз.
Когда лошади успокоились, а болгары смотрели на крыс, размышляя, стоит их есть или нет, Алессандро велели выкопать две могилы. Мелкую и глубокую.
Разные мысли роились в голове Алессандро, а когда болгары опустили сундук в землю, предположил, что сундук послужит гробом для их друга, но они похоронили убитого болгарина в другой могиле.
Поскольку болгары не проявляли интереса к семье фермера, даже не смотрели в их сторону, Алессандро сделал вывод, что глубокая могила для него, только не мог понять, почему болгарина положили в сырую землю, а ему приготовили гроб.
Но потом увидел, что один из охранников выходит из дома с молотком и пригоршней самодельных гвоздей. Алессандро посмотрел на смеющихся болгар, потом на крыс. И пустился бежать.
Почти стемнело, он ломился через какие-то колючие кусты, мчался со всех ног. И хотя прокладывал путь болгарам, двигались они гораздо медленнее, потому что за прорыв сквозь колючки им светила куда как меньшая награда, чем ему.
Алессандро думал, что сможет удрать, если темнота прикроет его, и бежал даже после того, как затихли редкие винтовочные выстрелы болгар. Где-то через час залез совсем в другие кусты и затих. Прислушивался всю ночь, но слышал только соловьиные трели и журчание реки.
В сумерках следующего дня – он брел по залитой солнцем равнине, так и не найдя ничего съестного, – Алессандро вышел к невысокому холму, на котором цвело множество цветов, несорванных и несъеденных, и яркостью они не уступали витражам со святыми и младенцами, которые он оставил болгарам и суданцам. Принявшись за еду, он подумал, что увидел солдата, но этот человек стоял, не шевелясь, за островком наперстянки, одетый в красные, как маки, штаны, ярко-синий мундир с белым кантом и золотой шлем. Мундир украшали пуговицы, галуны, нашивки, а сапоги и усы были такие черные и такие вощеные, что Алессандро уже и не знал, то ли это галлюцинация, то ли игрушка.
– Наперстянка славится тем, – заговорила галлюцинация по-немецки, – что не блекнет даже через несколько месяцев после того, как ее срезали. Все потому, что цветы остаются ядовитыми, пока не теряют цвет. У меня в поместье росла такая, но мы ее срезали, чтобы освободить место для теннисного корта. Три месяца спустя я перекинул мяч через ограду, пошел за ним и увидел, что наперстянка лежит огромной кучей, над ней тучей висят комары, а цветы не поблекли.
Алессандро повернулся к галлюцинации.
– И где же твое поместье? – спросил он, запинаясь, по-немецки.
– Неподалеку от Вены.
– Понятия не имел, – Алессандро продолжал кормиться цветочными лепестками, – что немецкий – язык моего подсознания.
– Немецкий – язык моего подсознания, – заверила его галлюцинация.
– Разве ты не говоришь по-итальянски? – удивился Алессандро, глядя на него снизу вверх.
– Да, конечно. Ты предпочитаешь говорить по-итальянски?
– Так будет проще.
– Не возражаю, – ответила галлюцинация на итальянском с сильным немецким акцентом.