Солдат великой войны
Шрифт:
В поисках места, где он побывал до войны, фельдмаршал вел свои колонны через сосновые леса у подножия холмов. Лошади прибивали траву, перескакивали через стволы упавших деревьев, а полосатые дикие кабаны в ужасе наблюдали за тремя сотнями всадников, которые не обращали на них никакого внимания.
Миновав дубраву, они оказались у красных скал, поросших невысоким хвойным лесом, затем последавали пастбища и болота, а потом они выехали к прекрасному озеру, окруженному гранитными выступами, между которыми встречались полоски берега с мелким белым песочком.
Они бы остановились в любом месте, но Штрассницки направил их на западный берег озера, где в него впадала стекающая с гор река. Длинный язык гранита формировал скат, спускающийся в озеро, и река стекала по нему пятью или шестью прогревающимися на солнце потоками, где-то по дуге, где-то задерживаясь в небольшой запруде, где-то водопадом, а сам гранит цветом напоминал шкуру слона. Особенно сильно вода прогревалась во впадинах, так что стекала
Здесь они провели день. Составили оружие пирамидами и спали, положив головы на седла. Бродили по протокам, которые струились от пруда к пруду, лежали во впадинах с теплой водой, прыгали в озеро с высоты в десять метров, вновь забирались на обрыв, используя уступы и искривленные стволы сосен, укоренившиеся в расщелинах.
Они ничего не ели, зато выпили много воды. После нескольких часов, которые большинство солдат проспало, Алессандро вызвал Штрассницки. Он сидел на плоском камне, смотрел на вершины сосен, курил трубку, и запах дыма ничуть не уступал аромату сосен. Он повернулся к Алессандро.
– Сюрприз. – И указал на пишущую машинку, стоявшую на камне неподалеку с уже вставленным в каретку листом, который чуть покачивался на ветру. – За работу! Бернард, он хорошо разбирается в машинах, разобрал ее, чтобы везти каретку в одной суме, а клавиатуру в другой. Какой роскошный антураж для занудной работы. Мы напишем донесения за два дня, а то и за три или четыре.
– Как же мы это сделаем? – удивился Алессандро. – День еще не закончился.
– По образу и подобию, – ответил Штрассницки.
Алессандро не стал спорить, поставил машинку на колени и хрустнул костяшками, разминая пальцы. «При такой близости машинки, – подумал он, – можно удариться локтями».
– Готов? – спросил Штрассницки, щурясь от яркого солнечного света.
– Да.
– Хорошо. Поехали. Я намерен не указывать время и все такое. Доложу, что написал это не сразу, а значительно позже.
Штрассницки начал диктовать, Алессандро – печатать.
– В части событий, которые я сейчас опишу, донесение составлено позже по некоторым размышлениям, через день после самих действий. Покинув лагерь в обычный час шестью колоннами, мы продвинулись на запад и юго-запад примерно на двадцать километров, после чего повернули на север, как поступали всегда. Поскольку горы и предгорья вдавались в puszta [88] , мы уже не могли скакать по бескрайней равнине. В какой-то момент увидели перед собой три долины, которые, согласно карте, вели к городу Яностелек. Разведывательные данные, полученные от местного населения, свидетельствовали о том, что сербы контролируют одну из долин, а возможно, и сам город. Первым в бой с сербами вступил Второй батальон, в центральной долине.
88
Puszta – степь (венгр.).
Алессандро поднял голову.
– Я был в составе Второго батальона.
– И что?
– Мы не вступали в бой с сербами. Мы вообще ни с кем не вступали в бой. Это Венгрия. Сербы живут в Сербии. А в Венгрии – венгры.
– Это все отсюда. – Штрассницки постучал пальцами по голове и сжал губы, чтобы затянуться из трубки.
– Что, оттуда?
– Все.
– Может, вы имели в виду Первый или Третий батальоны?
Штрассницки задумался.
– Хорошо, – кивнул он. – Третий батальон. Знаешь, ты итальянец, я из Вены, и мы в Венгрии. Так почему здесь не может быть боснийцев?
– Вы хотите сказать, сербов?
– Да-да, сербов. – Он стал диктовать дальше. – Третий батальон первым вступил в бой с сербами, которые прятались за деревьями и на высоких склонах долины. Сербы выказали свойственную им дисциплину и не открывали огонь, пока колонна полностью не втянулась в долину. Наши люди спешились без команды и сформировали штурмовые группы. В жестком бою в лесу и на крутых склонах они обратили врага в бегство, убив восемнадцать человек. Третий батальон потерял шесть убитыми, девять ранеными. Тем временем Второй батальон, продвигавшийся по центральной долине, повернул назад, услышав вдали выстрелы, чтобы избежать засады.
– Нет, этого не было, – возразил Алессандро.
– Нет, было.
– Нет, не было. Я провел с ними весь день. Мы не никаких слышали выстрелов. Не поворачивали назад.
Штрассницки постучал трубкой по камню, выбивая пепел, потом снова набил ее табаком, раскурил.
– Хорошо. Поправка – Третий батальон.
– Но вы только что продиктовали, что Третий батальон…
– Извини. Первый батальон.
Алессандро напечатал: «Первый батальон».
– Возвращаясь, – продолжал Штрассницки, – Первый батальон угодил в засаду под огонь мортир и пулеметов. Мортиры, правда, выстрелили слишком рано, и только один снаряд взорвался рядом с колонной, предупредив о засаде и позволив остановиться до того, как авангард попал бы под пулеметный огонь. Колонна продвигалась в артиллерийском строю, одной длинной цепочкой, главным образом из-за узости тропы. Так что снаряды причинили лишь незначительный урон, убив одну лошадь и ранив другую, да еще осколком перерубило лямку бинокля. Гусары, оставшиеся без лошадей, быстро оседлали других лошадей и все ускакали из-под огня. Сербы перестали стрелять и оставались на позициях, решив, что стычка закончена, но Первый батальон нашел тропу, которая выводила на гребень склона выше вражеских позиций. Последовала команда спешиться, и гусары изготовились к стрельбе. Сербы, которые заметили их, выстрелили несколько раз из мортир и выпустили несколько пулеметных очередей, но тщетно, потому что наши люди находились вне досягаемости их огня. Зато враг находился в пределах досягаемости наших винтовок на расстоянии примерно тысяча двести метров. Стреляли мы сверху и имели все основания попасть в цель, учитывая точность нашего оружия и кучность стрельбы. И действительно, первыми же выстрелами из «маузеров» мы убили троих, выбив врагов с их позиций. Они отступили на открытую местность, потеряв еще одного человека. Тем временем только Второй батальон проскакал центральную долину, не встретив сопротивления, – Штрассницки помолчал, потом добавил: – Если не считать камнепада, который устроили враги, затаившиеся на гребне.
– Какого камнепада? – удивился Алессандро.
Штрассницки наконец вышел из себя. Повернулся к Алессандро, глубоко затянулся, выдохнул облако дыма.
– Послушай, или ты печатаешь то, что я диктую, или ты уволен!
– Вы не можете меня уволить. Я военнопленный.
– Ты прав. Я не могу тебя уволить, но могу пристрелить. Печатай.
Алессандро вновь склонился над машинкой, выражая тем самым согласие.
– Соединившись на окраине города, батальоны обнаружили, что он захвачен врагом, который оборудовал артиллерийские и пулеметные позиции, натянул колючую проволоку, укрылся за минными полями и земляными насыпями с мешками с песком поверху.
Глаза Алессандро метались из стороны в сторону, он строчил с дикой скоростью.
– Мы – легкая кавалерия, не имеющая необходимого оснащения для осады города. У нас нет артиллерии, только легкие пулеметы. Врагов было немного, порядка ста семидесяти пяти человек, поэтому стычки в долинах оказались таким скоротечными, и мы быстро взяли верх. Их выучка производила впечатление, как и оборонительные рубежи, да и город располагался на берегу канала с каменными стенами, по которому пустили реку, что облегчало оборону. Только та часть города, что выходила на равнину, требовала строительства укреплений. Именно здесь нам противостояли ряды колючей проволоки, минные поля и пристреленные пулеметные позиции. Когда мы прибыли, вокруг начали рваться снаряды. Мы опасались, что те сербы, которых мы рассеяли в долинах, ударят нам в тыл. Могли быть и другие, о которых мы ничего не знали. Настроение моих гусар упало, они устали и проголодались. Офицеры предложили обойти город. Я не только отверг этот план действий, но и отказался отдавать приказ выйти из-под обстрела. Что-то не давало мне покоя. Снаряды продолжали падать, самих мортир мы не видели, зато мои гусары засекли наводчиков (они находились на колокольне) и, не слезая с лошадей, сняли их несколькими винтовочными залпами. Второй раз за день подтвердилась целесообразность вооружения кавалерии длинноствольными винтовками. Снаряды все падали и взрывались, лошади нервно фыркали, некоторые пытались встать на дыбы, и тут я понял, что надо делать. Отправил двух гусар, чтобы они веревкой измерили ширину канала. Когда они вернулись, я приказал положить веревку на землю. Положил пику рядом с веревкой. Отъехал, развернулся и погнал моего жеребца к пике. Он ее перепрыгнул, без особого запаса, но перепрыгнул. Это вдохновило моих людей. Они знали, как я, что пятисотметровый участок берега обороняется десятком стрелков, которых было вполне достаточно, если бы одиночки попытались форсировать реку. Мы выстроились в две колонны лицом к реке. Обороняющиеся здесь сербы поняли, что сейчас произойдет, и начали стрелять. Тогда мы рванулись вперед. Я возглавлял первую колонну, и мы проскочили мимо стрелков, чтобы добраться до основных сил, прежде чем те успеют развернуть пулеметы и мортиры. Вторая волна расправилась со стрелками, пистолетами и саблями. Восемь моих людей погибли как от пуль сербов, так и от удара о каменную стену, если лошади не удавалось допрыгнуть. Семнадцать лошадей не сумели перескочить реку, шестерых мы нашли позже в заводи к западу от города. Седла болтались под ними. Битва за город была короткой и яростной и дорого нам обошлась. Первая линия атаки ударила по врагу с тыла, маленькими группами, не сразу, в течение минуты. Врага победил не столько наш заход в тыл, сколько наши пули, сабли и пики, а также, в немалой степени, наша уверенность, что он обречен. В таких ситуациях безумцы и наркоманы сражаются лучше, чем обычные солдаты, потому что они не могут смириться с поражением, и битва кипела, несмотря на неизбежность ее исхода. Мы прижали их к построенным ими укреплениям, убивали чуть ли не в упор, рубили саблями, но они сопротивлялись до последнего. Мы потеряли двадцать восемь убитыми и пятьдесят ранеными. Некоторые из раненых, скорее всего, умрут. Что касается врага, то шестьдесят одного пленного мы передали первой же колонне военнопленных, которая встретилась нам на дороге. Раненых оставили под присмотром местных охранников. Остальных, числом более сотни, убили.