Солдатами не рождаются
Шрифт:
– А все же как? Рассчитываете первым соединиться? – спросил Серпилин.
Вопрос был прямой. Но Цветков замялся: слишком уж не любил говорить о чем-нибудь наперед.
– Мало на что он рассчитывает, – сказал Кузьмич раньше, чем Цветков собрался ответить. – У него сосед тоже насчет этого умом раскидывает. Такой армянин самолюбивый – своего не отдаст!
По его голосу чувствовалось, что он поддразнивает Цветкова, но Цветков одинаково не признавал шуток ни когда дела шли плохо, ни когда шли хорошо. Он поморщился, словно ему пощекотали
– Ладно врать-то, – сказал Серпилин. – Скажи откровенно: не любишь, когда у тебя начальство трется, и никогда не любил. Вот и хочешь скрыться от нас в батальон. Поэтому у тебя и обстановка там вдруг так сложилась, что ты потребовался.
Цветков стоял и молчал. Не умел попадать в тон начальству, когда оно шутило. Тяготился и ждал ответа по существу, который должен был дать не Серпилин, а командир дивизии.
– Что ж, топай, раз те приспичило, – сказал Кузьмич, – ты командир полка, тебе видней.
– Товарищ начальник штаба армии, разрешите выполнять приказание командира дивизии? – Цветков чуть-чуть, на несколько градусов повернулся к Серпилину и напряженно, даже строго поглядел ему прямо в глаза.
– Выполняйте. – Серпилин проводил взглядом Цветкова и сказал Кузьмичу:
– Отправили его документы на присвоение звания полковника. Ждем. Дальнейшее зависит не от нас. – И вдруг, вспомнив, добавил: – А у себя вчера очередные звания присвоили двум вашим комбатам – Хлынову и Синцову. Этот уже после меня в дивизию пришел. Но когда ставил подпись, смотрю – фамилия и инициалы знакомы по другим временам. Затребовал личное дело, и оказалось – мой, воскресший из мертвых! В сорок первом из окружения выходили. При случае передайте привет.
– Это комбат неплохой, – сказал Кузьмич, – из числа сильных.
– А в сорок первом вначале был телок телком, – усмехнулся Серпилин. – Я, пожалуй, поеду. В штаб дивизии не думаете возвращаться? Поберегли бы здоровье, чтобы тот вопрос, который сегодня закрыли, опять сам собой не открылся.
– Ну что ж, все под богом ходим, – сказал Кузьмич, – судьба моя ретивая, но я люблю ей ходить наперерез. Разрешите вас проводить и остаться.
Серпилин знал, что не дать проводить себя до машины все равно не удастся, и поэтому не стал спорить, когда Кузьмич пошел с ним к машине, стоявшей невдалеке под прикрытием других развалин.
Залп шестиствольных минометов застал их, едва вышли на открытое место. Две мины разорвались слитно и так близко, что оба едва успели упасть на землю. Две, а за ними сразу еще три, оборвав новым грохотом жужжание летевших над головой осколков.
– Цел? – спросил Серпилин лежавшего рядом Кузьмина.
– Живой.
Они не вставали, потому что ждали шестого, запоздавшего разрыва. Но разрывов больше не было.
– Встаем, что ли? – Кузьмич переждал еще с полминуты. – Теперь навряд ли ударят.
Серпилин встал и, отряхивая полушубок, сказал ненатурально
– Отвык за последнее время. – И, услышав свой голос, усмехнулся. Усмехнулся тоже ненатурально, через силу, потому что чувство пережитого страха еще не прошло.
От наблюдательного пункта к ним бежал перепуганный адъютант.
– Товарищ генерал, не задело? – обратился он к Кузьмичу и потом с теми же словами – к Серпилину: – Не задело, товарищ генерал?
– Не задело, – сказал Кузьмин, – зря немцы из последнего тратились. Лях их знает, когда и по каким целям бьют! Напоминают о своем существовании…
– Да, – вдруг сказал Серпилин, случайно поглядев в сторону и увидев всего в трех метрах от них торчавший изо льда хвост стабилизатора неразорвавшейся мины. – Вот она, шестая. Наша с вами несостоявшаяся братская могила.
Кузьмич посмотрел на мину и ничего не ответил. Он стоял рядом и тревожно наступал на ногу, пробовал ее там, внутри валенка.
– Что? – спросил Серпилин.
– Разбередил малость, когда падал, – поморщился Кузьмич, – поторопил фриц.
– Поехал. Не провожайте. Пусть ваш адъютант проводит, – решительно сказал Серпилин, пожал руку Кузьмичу и, не поворачиваясь, пошел к своей «эмке».
– А мы с Ченцовым было подумали, убило вас, – сказал ординарец Птицын, когда Серпилин подошел к машине.
«Неужели и меня так же от страха перекосило?» – поглядев на него, подумал Серпилин и полез в машину.
Шофер, ничего не говоря, нажал стартер. Каждый переживал по-своему; этот спешил уехать.
– Смотрим, дым растаял, а вы не встаете, – сказал Птицын. – Уже побежали было, а вы поднялись, мы и не подошли.
– Ну и правильно, – сказал Серпилин.
– Не пущу вас больше одного ходить, – сказал Птицын. По лицу его было все еще видно, как он перепугался.
Отъехав полкилометра, увидели шедшую навстречу «эмку». «Эмка» остановилась, и из нее вылез Бережной.
– Здравия желаю, товарищ генерал! – сказал Бережной. – Спешил, думал вас в полку нагнать. Пикин, черт его дери, не сразу сказал мне. Можно вас обнять?
– Ты что, меня за девицу считаешь? – улыбнулся Серпилин.
– А их-то я сроду не спрашивал, – сказал Бережной, уже обнимаясь с ним.
Потом, отпустив и понизив голос, спросил:
– Федор Федорович, можешь сказать на откровенность, ради чего приехал? Отстранять его или оставлять?
– Не понял вашего вопроса, товарищ полковой комиссар, – сказал Серпилин громко и строго, и только в уголках его прищурившихся глаз была видна усмешка, менявшая смысл ответа.
– То есть могу считать, что такого вопроса больше нет? Правильно понял?
– Вы правильно меня поняли, товарищ полковой комиссар, – подтвердил Серпилин и добавил: – Прощай, Матвей Ильич, еду. Времени совершенно нет.
– Все торопимся, торопимся, – сказал Бережной. – Хорошо хоть на дороге поймал тебя. Как на грех, свое начальство на голову свалилось!