Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы. 1939–1945
Шрифт:
Тем временем командование группы армий «Центр» сделало командованию армейского корпуса запрос относительно моих качеств. При прощании с командующим 4-й армией генерал-полковником Хейнрици я узнал, что должен прибыть в ставку фюрера в Винницу.
Вскоре после этого я вновь встретился со Шмундтом, которого не видел с Севастополя. Он подвел меня к большой карте и показал Сталинград и линию фронта, вытянувшуюся в северо-западном направлении, следуя на протяжении 500 километров вдоль русла Дона. Этот участок, если не считать нескольких немецких дивизий, получивших название «прутьев корсета», держали румыны, итальянцы и венгры. В тылу этой группы, помимо единственной немецкой танковой дивизии (здесь были 22-я и 14-я танковые дивизии немцев и 1-я румынская танковая дивизия. – Ред.), в которой, как сказал Шмундт, «все расшаталось», располагались незначительные немецкие резервы. Сталинградская битва шла с ожесточением с августа 1942 года [48] . Гитлер, в первую очередь по политическим соображениям – Сталинград
48
С 17 июля 1942 г. (Примеч. ред.)
В ходе этого сражения все немецкие дивизии, которые только можно было высвободить, и даже саперные батальоны были выведены из излучины Дона [49] и переброшены в Сталинград. Там, в кровопролитных боях в руинах городских кварталов, немецкие соединения медленно, но верно таяли. Удивительно быстрое крушение фронта наших союзников и окружение лучших немецких дивизий можно объяснить только легкомыслием, с которым был ослаблен фронт по Дону.
49
А также на фронте южнее Сталинграда, и заменены на соединения союзников Германии – румын (3-я и 4-я румынские армии), итальянцев (8-я итальянская армия), венгров (2-я венгерская армия). (Примеч. ред.)
Когда Шмундт спросил меня, чувствую ли я в себе силы навести порядок в той танковой дивизии, о которой он упомянул, я несколько растерялся. Я обратил его внимание на то, что, служа в пехоте, я не имел возможности познакомиться с танковыми войсками. Он прислушался к моим доводам, и я был направлен в танковую школу в Вюнсдорфе, под Берлином.
Там я с утра до вечера тренировался в вождении танка, учился разбираться в материально-технической части, участвовал в тактических учениях, чтобы в максимально сжатые сроки приобрести основные технические и тактические знания. Предстоявшая мне миссия занимала мои мысли настолько, что у меня совсем не оставалось времени на размышления о прошлом. Также я прошел соответствующую стажировку в стрельбе из танка на полигоне, чтобы получить нужные навыки танкиста. Наконец, я отправился в Париж на запланированные во Франции крупные танковые маневры, но уже через три дня получил приказ прибыть в ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Я рассказываю обо всех этих событиях с такими подробностями только для того, чтобы показать, какими краткосрочными были составлявшиеся тогда планы и насколько система управления кадрами была разлажена, лишена логики и стала тревожной для тех, кого она затрагивала.
Сталинград был окружен, все шло так, как следовало ожидать. 21 ноября [50] 1942 года русские перешли в наступление значительными силами пехоты и танков. Используя плацдармы на Дону, они прорвали фронт, удерживавшийся румынскими дивизиями, недостаточно вооруженными и, главное, слабо обученными. Обходным маневром в юго-восточном направлении русские сумели окружить с запада 6-ю армию, сражавшуюся в Сталинграде и вокруг него. Вторая ударная группировка русских начала наступление на юг с намерением перерезать железнодорожную линию Морозовск – Сталинград [51] . Очевидной целью этих действий было продвинуться до Ростова-на Дону и отрезать на востоке все германские силы, далеко углубившиеся в ходе своего наступления на Северном Кавказе [52] . По меньшей мере противник рассчитывал блокировать немецкие войска западнее Сталинграда и помешать им прийти на помощь окруженной 6-й армии (и соединениям других армий). Жестокие бои на реке Чир и провал попытки прорыва извне, со стороны Котельникова, кольца окружения и спасения 6-й армии вскоре показали правоту расчетов русских.
50
19 ноября северо-западнее Сталинграда и 20 ноября южнее города. (Примеч. ред.)
51
В это же время советские войска, прорвавшие фронт южнее Сталинграда, перерезали железную дорогу, ведущую в Сталинград со стороны Краснодара и Сальска через Котельниково, и в районе Советского у железной дороги, идущей в Сталинград через Морозовск, соединились 23 ноября с войсками, наступавшими с севера, замкнув кольцо окружения. (Примеч. ред.)
52
Здесь немцы завязли на подступах к Орджоникидзе (Владикавказу), Грозному, а также в районе основных перевалов. (Примеч. ред.)
Начальник Генштаба сухопутных войск Цейтцлер попросил управление кадров прислать к нему трех офицеров, чтобы направить их в группу армий «Дон» для выполнения задач крайней срочности. Именно этим объясняется мой вызов из танковой школы в Париже. В конце концов меня направили в распоряжение фельдмаршала фон Манштейна, при котором я пробыл некоторое время. Каждый день я отправлялся в оперативный отдел штаба и с обостренным интересом следил за развитием событий на фронте. Вечера я проводил в штабе фельдмаршала, куда регулярно поступала информация о ходе боев, целью которых был прорыв кольца окружения вокруг Сталинграда. Также я стал свидетелем ответа Гитлера на предложение Манштейна, чтобы 6-я армия оставила город и прорывалась на юго-запад, где генерал-полковник Гот должен был ей помочь имевшимися у него крупными танковыми соединениями. Я видел и понимал негодование командующего группой армий «Дон», когда Гитлер ответил отказом на это единственно разумное из возможных предложение, под предлогом, что это было бы «катастрофическое решение».
Через несколько дней после того случая я вместе с моим адъютантом был послан в штаб 17-го армейского корпуса с приказом быть готовым принять на себя командование им. Манштейн считал, что русские войска скоро оставят зону окружения под Сталинградом, чтобы возобновить наступление в западном направлении.
Ужасная русская зима со снежными буранами осложняла жизнь армии и затрудняла командование. По пути я имел возможность посетить командные пункты наших румынских и итальянских союзников. Повсюду я находил одинаковые панические настроения. Боевой дух солдат был в отвратительном состоянии, и на лице каждого можно было ясно прочитать поселившиеся в их душах страх и отчаяние. Итальянцы являли собой самое жалкое зрелище; их полностью парализовал один лишь здешний суровый климат. В тылу, где один слух сменялся другим, даже в немецких частях видны были отсутствие уверенности и веры в себя. Административные службы гражданского управления пребывали в полнейшем хаосе. Я был очень счастлив, когда, после долгой и тягостной поездки, все-таки добрался до места назначения.
Штаб 17-го армейского корпуса несколькими днями ранее расположился в месте бреши в румынском фронте севернее Морозовска. Три сильно потрепанные немецкие дивизии и остатки беспорядочно бежавших румынских войск заняли заново созданную линию фронта по Чиру. Тем самым был на время остановлен наступательный порыв русских, которые устремились в южном и юго-западном направлении. Попытка нанести контрудар силами уже упоминавшихся мною 22-й немецкой танковой дивизии (а также 14-й танковой. – Ред.) и 1-й румынской танковой дивизии провалилась, и они были разгромлены (а разбитая 14-я танковая дивизия была отброшена к Сталинграду, где и прекратила существование позже в окружении). Эти дивизии допустили технические и тактические ошибки. Немецкая дивизия была оснащена чешскими танками, половина которых не сдвинулась с места в результате «общей атаки» мышей, перегрызших провода за то время, что машины были укрыты в вырытых в земле ямах. На вооружении румынской дивизии стояли немецкие танки, но ее личный состав получил самую поверхностную подготовку. Румынские механики-водители в большинстве своем даже не умели завести плохо знакомые им машины. Немецкий генерал, разумеется, не мог нести ответственность за такой порядок вещей, тем не менее Гитлер снял его с должности и отдал под суд. Меня назначили командовать этими двумя дивизиями, приказав бросить их на участок, где было особо важно помешать прорыву русских.
После короткой паузы русская армия возобновила наступление и нанесла удар по участку фронта, удерживаемому 17-м армейским корпусом. Она совершила прорыв на левом фланге и – вскоре повернув на юг – осуществила свой первоначальный план, начав наступление на Морозовск. Одновременно русские продолжали развивать наступление на широком фронте северо-западнее, против стоявших на Дону итальянских дивизий, обратив их в беспорядочное бегство. Немецкие и румынские соединения 17-го армейского корпуса были окружены с трех сторон, что создало крайне критическую ситуацию. Штаб 17-го корпуса под ударами передовых русских танковых подразделений был эвакуирован к югу и оказался неспособным руководить действиями своих дивизий.
Я как раз находился на фронте моих румынских дивизий, когда узнал, что, в результате действий противника, командование корпуса утратило контроль над входящими в него частями. Я сразу же, как только смог, собрал старших офицеров и объявил им, что, ввиду серьезности положения, считаю своим долгом принять на себя командование корпусом вплоть до того момента, когда выведу его из окруженного сектора. А наше положение ухудшалось с каждым часом. В тылу у нас непрерывным потоком русские танки шли на юг, в направлении аэродрома у Морозовска, являвшегося главной базой снабжения Сталинграда [53] . В тот момент я даже не знал, остается ли этот городок еще в наших руках. Не знал я также и того, атакован ли участок фронта южнее нашего и держится ли он еще.
53
Наряду с аэродромом у Тацинской, который советские танкисты полностью разгромили. (Примеч. ред.)
Прежде чем начать задуманный бросок в южном направлении, я приказал нашим дивизиям произвести несколько ограниченных атак с целью ввести противника в заблуждение. Также я попросил генерала, командующего румынской дивизией, человека пожилого и получившего военное образование французского образца, принять на себя общее руководство операциями. Мне в тот момент казалось крайне важным любыми способами удержать румын рядом с нами, поскольку успех нашего плана в значительной степени зависел от доброй воли и послушания румынских генералов. К тому же мне приходилось считаться с некоторой обидчивостью командиров немецких дивизий, имевших более высокие звания, чем я. Поэтому я сказал моим немецким товарищам, что в ближайшие дни я лично приеду отдать им приказы. В следующие три дня все необходимые меры были приняты без возражений. У меня не было штаба и имелись очень немногочисленные средства управления, взятые мною из моей танковой дивизии.