Солдаты вышли из окопов…
Шрифт:
Ученья с солдатами десятой роты проводил штабс-капитан Бредов — лобастый, лет тридцати человек, с неспокойными движениями и недоверчивым взглядом. Несколько лет он готовился в академию генерального штаба. В прошлом году держал экзамен и провалился. Был убежден, что к нему, захудалому армейскому офицеру, придирались профессора, и одно время даже хотел бросить занятия, потом подумал, что академия, пожалуй, единственный путь выбраться из болота провинциальной армейской жизни, не дававшей ему никаких перспектив, и решил
Бредов обходил группы солдат, обучающихся ружейным приемам, рассеянно делал замечания и с тревогой думал, что в час дня ему предстоит беседа с командиром полка: допустит ли тот его к новым испытаниям при академии? Это последняя попытка: если провалится, надо уходить в отставку; у жены в Варшаве влиятельные родственники, можно будет там устроиться.
Его поразили нелепые движения Чухрукидзе. Он подошел к нему.
— Возьми к ноге! — приказал Бредов.
Чухрукидзе отупело смотрел на него.
— Одурел, что ли? Как твоя фамилия?
Тот молчал.
— Как фамилия? — раздраженно повторил Бредов.
— Разрешите доложить, ваше благородие? — выступил вперед Филиппов. — Молодой солдат Чухрукидзе по-русски не понимает.
— Как же ты его обучаешь?
— С показу, ваше благородие.
— Угу… Любопытно! Стоп, стоп! Да ведь я его видел, — вспомнил Бредов. — Он еще в бурке был, орлом выглядел. Что же с ним стало?
Ему ясно представилось смуглое молодое лицо, смелые, яркие глаза, свободная осанка горца.
— У нас же есть его земляки, — с участием проговорил Бредов. — Пускай обучают его, он их поймет.
— Не разрешено, ваше благородие, — понизив голос, ответил Филиппов. — Обучать разрешено только по-русски. Я уже просил. Нельзя.
Секунду Бредов и Филиппов молча смотрели друг другу в глаза. Потом штабс-капитан отошел, продолжая с возрастающим беспокойством думать об одном: что скажет ему полковник Максимов? И прозевал приход Васильева. Машков скомандовал «смирно», когда уже капитан был среди солдат. Морщась от чувства неловкости, Бредов повторил команду, подошел с рапортом. Васильев будто и не заметил упущения, пожал ему руку и протяжно поздоровался с ротой:
— Здравствуйте, ребята!
Он был в прекрасном настроении. Недавно произведенный в капитаны, Васильев чувствовал себя полным хозяином отдельной боевой единицы. Бредов сумрачно смотрел на него. Он любил капитана, ценил его военные знания, горько сожалея, что ему самому не скоро еще дадут роту и очередное звание. Размышлял, как трудно служить без связей даже талантливому и энергичному офицеру. Кто использует его любовь к военному делу, его боевой опыт? Нет, только академия может его спасти!
Он с трудом дождался конца утренних занятий. Беглым шагом несся по грязным, немощеным улицам и, задыхаясь от волнения и быстрой ходьбы, поднялся в штаб полка. Денисов, вместе с которым он окончил Московское юнкерское училище, протянул ему белую, холодную руку. Здороваясь, Бредов спросил прерывающимся голосом:
— Ну, что, примет меня командир полка?
— Полковник здесь, сейчас доложу, — сдержанно сказал Денисов.
Нервно оправляя портупею, Бредов вошел в кабинет командира полка. Максимов пригласил сесть. Это был крупный брюнет в золотых очках, с легкой сединой, толстым лицом и массивной, красной шеей. Наклонив голову, он слушал Бредова, морщил лоб, курил. И когда тот замолчал, он крепкими пальцами притиснул окурок папиросы к пепельнице, потрогал выбритый подбородок, сказал негромко и густо:
— Я бы все-таки воздержался от новой попытки, капитан Бредов… Воздержался бы, ей-богу!
Он отвел взгляд от растерянных глаз Бредова и мягко закончил:
— Я, конечно, не приказываю, не предписываю… просто советую, как старший товарищ. Шансов, знаете ли, маловато. Один раз вам уже не удалось, к чему опять рисковать?
«Прячется, — тоскливо подумал Бредов, — что-то ему известно, и не говорит. Неужели все пропало? Нет, я так не могу, не могу!»
Он не выдержал и заговорил, сам не узнавая своего голоса — ломкого, повизгивающего:
— Господин полковник, осмелюсь доложить. Для меня это вопрос жизни и смерти… Я потратил на подготовку к испытаниям в академии несколько лет, и неужели все бросить? Как это можно?..
Максимов нетерпеливо задвигался в кресле, сердито засопел. Он не мог ответить Бредову, почему именно нельзя допустить штабс-капитана к новым испытаниям, и раздражался, что тот ставит его, командира полка, в неловкое положение, не желает принять недомолвок, высказанных в виде дружеского совета.
Он тяжело поднялся — вскочил и Бредов — и грубо сказал:
— Кончим, штабс-капитан! Не могу разрешить вам новых испытаний при академии, если вы так ставите вопрос. А засим — до свиданья!
Бредов вышел. Комок подступил у него к горлу. Денисова в канцелярии не было. Он разыскал его в маленькой комнате, где помещалась секретная часть, плотно закрыл за собой двери.
— Слушай, Денисов: мы ведь с тобой однокашники! Скажи, умоляю тебя, скажи, почему мне не разрешают экзаменоваться в академию?
Денисов покосился на дверь.
— Уверяю тебя: ничего не знаю.
Бредов схватил его за руки…
— Андрей Иванович! — воскликнул он в отчаянии, весь дрожа и все крепче и крепче стискивая руки Денисова. — Помоги мне, ради бога! Клянусь, что никто не узнает!.. Но я это не могу так оставить. По лицу Максимова я заметил, да и по твоему вижу, что здесь есть какая-то причина. Мне надо знать, в чем дело, или я погибну!
Бредов так решительно это сказал, что Денисов испугался.
— Так слушай, — прошептал он, — даешь честное слово офицера, что никогда никому не расскажешь?