Солнце на стене
Шрифт:
— Ишь ты, — сказал он. — Шурупит!
Сеня Биркин на седьмом небе. Теперь он в лепешку разобьется, а придумает еще что-нибудь.
Мамонт положил мне руку на плечо и увел в коридор. Выбритые щеки Никанора Ивановича отливают густой синевой.
— Слышал, помирились с Тихомировым? — спросил он.
— Помирились…
Мамонт посмотрел на меня снизу вверх и усмехнулся:
— Ох, как не хотел Тихомиров проект переделывать! Экономия в два раза меньше и не такой производственный резонанс, как в начальном варианте… Но он молодец! Когда понял,
— Он еще не просил у вас отдельную квартиру с кафельной ванной? — спросил я.
— А что ты думаешь? — сделав простоватое лицо, сказал Мамонт. — В новом доме в первую очередь дадим… Такие инженеры, как он, не валяются на дороге.
— Я так и знал. Венька своего не упустит…
Лицо Никанора Ивановича снова стало серьезным.
— Черт бы вас побрал, — сказал он. — Одно, казалось бы, поколение, а… какие вы разные… Да, этот новичок… как его?
— Биркин, — сказал я. — Сеня Биркин.
— Ты поглядывай за ним, бригадир!
— Вы что, колдун, Никанор Иванович?
— Глаз у него нехороший… Липкий какой-то… А штуку дельную придумал. Соображает.
Быстрыми шагами вошел в цех Тихомиров. Ему, наверное, сообщили, что пришел главный.
— Я все подготовил, Никанор Иванович… — сказал он.
— Зайду, зайду… Потом.
— Ты любишь пельмени? — вдруг спросил он, когда Венька отошел. — У меня жена их делает — язык проглотишь! Она сибирячка… Приходи сегодня в семь… Погоди… в семь технический совет… Как ты думаешь, за два часа уложимся?
— Спросите что-нибудь полегче…
— Я сбегу! — ухмыльнулся Ремнев.
Я попробовал было отказаться, но Мамонт и разговаривать не стал.
— В девять часов — и никаких гвоздей! — сказал он. — Если хочешь моей жене понравиться — не опаздывай.
Мамонт отправился в механический, а я вернулся к себе. Пока я проверял на стенде отремонтированный насос, Сеня все время поглядывал на меня.
Его очень интересовало, о чем мы говорили с главным. Сене хотелось, чтобы мы говорили о нем. И говорили хорошо.
— Он как будто рассердился? — сказал Сеня.
— На кого?
— Надо было ему чертеж показать.
— Мамонт не любит выскочек, — сказал я.
Лицо у Сени стало убитое. Я и не подозревал, что он такой чувствительный.
— Ему понравилось твое изобретение, — помолчав, сказал я.
— Я тут еще хочу одну штуку… — оживился Сеня.
— Изобретай, — сказал я. — Мамонт станет твоим лучшим другом. Он больше всего на свете любит пельмени и рационализаторов.
Сеня с подозрением взглянул на меня, но — видно было — от сердца у него отлегло.
Я — бригадир и должен воспитывать Сеню Биркина.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ночью выпал первый снег. И утром люди оставляли на девственной белизне следы. Колеса машин смешали его с грязью, но на крышах домов он белел, как свежевыглаженные простыни. Нетронутым остался снег
Я сижу в маленькой белой комнате на низкой табуретке. Жду Игоря. В комнате ничего нет, кроме шкафа и письменного стола, накрытого простыней. Ну, еще белая раковина и полочка для мыла. Игорь только вчера вернулся из отпуска. Я слышу в соседней комнате его голос. Игорь там не один, с помощниками.
Наконец открывается дверь и выходит Игорь в халате, завязанном тесемками на спине, на руках желтые резиновые перчатки. От него пахнет какими-то крепкими лекарствами. Мне непривычно видеть Игоря в белом халате и этих тонких желтых перчатках.
Он протянул для рукопожатия локоть.
— Я познакомился с одним шофером — потрясающий мужик, — сказал Игорь. — Знатно мы с ним порыбачили по первому льду. Самые лучшие места показал. Как раз перед моим отъездом — снегопад… Эта чертова тележка ни с места. Буксует даже на ровном месте. Никифор завел трактор, погрузил «Запорожец» на прицеп и, как бог, до самого шоссе доставил…
— Привез на уху-то? — спросил я.
— Двести замороженных окуней! — похвастался Игорь. — Роту можно накормить.
Из смежной комнаты вышел помощник Игоря. В вытянутых пальцах большая блестящая игла и толстая жилка.
— Зашивать? — спросил он.
В открытую дверь виден конец длинного узкого стола, напоминающего операционный. Из широкого окна падает солнечный свет. Дверь сама по себе открывается шире, и я вижу на столе синеватую ногу с огромной ступней. Пальцы на ноге скрючены, словно мертвец зажал в них камешек.
— Посиди, — сказал Игорь. — Впрочем, если хочешь, пойдем туда?
— Иди, иди… — сказал я.
Дверь закрывается, и я слышу только голоса.
За окном качаются голые ветви деревьев. Дом судебно-медицинской экспертизы расположен рядом со сквером. Сквер занесло снегом. За невысоким забором белеет стена кинотеатра «Сатурн». В белой стене большая черная дверь. Отсюда после сеанса выходят зрители. Возможно, и этот, что лежит в соседней комнате на длинном столе, не один раз выходил из кинотеатра. А сейчас вот лежит с распоротым животом, который помощники Игоря небрежно зашивают длинной блестящей иглой, и ему на все на свете наплевать. Когда был жив, он и не подозревал, что совсем неподалеку от кинотеатра находится одноэтажный розовый домик, где люди в белых халатах вскрывают трупы.
Пришел Игорь. Он с треском стащил перчатки, повернувшись спиной, попросил развязать тесемки халата. Потом долго и тщательно, как это умеют делать врачи, мыл руки. Вытащив из кармана галстук, аккуратно завязал на шее и надел пиджак.
В прозекторской разговаривали врачи. Один из них — я видел в приоткрытую дверь — пытался развязать на спине тесемки. Второй, в шапочке, натягивал на труп простыню.
— Ты освободился? — спросил я.
Игорь уселся за стол, достал из ящика папку, раскрыл ее и сказал: