Солнце отца
Шрифт:
Он не ответил, но отступил назад, и она вошла в его комнату.
Дверь закрылась с тяжелым стуком. Магни все еще молчал, и Сольвейг развернулась на каблуках, чувствуя себя уязвимой, обязанной защититься. Он прислонился к дубовой двери и скрестил руки на груди, но ничего не сказал. Выражение его лица было для нее непроницаемым. Не пустым, но закрытым.
— Ты не понимаешь, — снова сказала она, чтобы нарушить молчание.
Он ничего не сказал. Его глаза не отрывались от ее глаз. Он просто смотрел на нее с этим непроницаемым видом.
Ее сердце сбилось с ритма, но
— Если мной и восхищаются, то не из-за меня самой. Если ты прав, и я уже легенда, то это из-за того, что совершили мои родители, и из-за того, что, по мнению людей, когда-нибудь совершу и я, а не из-за того, что я уже совершила. Я стараюсь быть той женщиной, которую видят во мне люди. Каждый день. Но до этой легенды мне не дотянуться. Ты говоришь, что я мелочная, но это несправедливо. Я не мелочная. И я не великолепная. Я — обычный человек. Я состою из историй, но они — не мои.
По-прежнему сохраняя загадочное выражение лица, он опустил руки и сделал шаг в ее направлении. Она сделала такой же шаг назад. Они оба остановились, не ближе друг к другу, чем раньше.
— Пожалуйста, не сердись на меня, Магни. Если ты меня не поймешь, тогда у меня не останется никого, кто поймет.
Он поднял к ней руки ладонями наружу.
— Сосчитай шрамы, Сольвейг. Каждый из них — секрет, который я поклялся сохранить для тебя. Каждый из них — это то, что знаю о тебе только я. Я сохранил твои секреты, все до единого. Я тебя понимаю. Сама моя плоть — это карта твоей жизни. Когда я говорю, что ты великолепна, я говорю это с полным знанием тебя. Я знаю, что ты хотела бы показать миру, и то, что, как ты надеешься, никто никогда не увидит. Я тебя вижу. Я чувствую тебя. Я тебя понимаю. Я люблю тебя. Ты великолепна.
Его ладони были пересечены едва заметными линиями. Она перевернула свои руки и уставилась на них. Они были похожи на его собственные. Большинство этих шрамов были его клятвами ей. У Магни не было много секретов. Сольвейг всегда была той, кто скрывал правду.
— Я не знаю, кто я, — прошептала она, скорее себе, чем ему.
Его руки накрыли ее; он сократил расстояние между ними.
— Я могу рассказать тебе только о женщине, которую я знаю, и клянусь тебе, что не буду мешать тебе идти по твоему пути. Я хочу только идти по этому пути с тобой. Рядом с тобой.
— Как ты можешь быть так уверен во мне?
Он снова показал ей ладонь.
— Мне нужно только взглянуть на свои руки.
— Магни, — прошептала Сольвейг. Больше она ничего не могла придумать, чтобы сказать, больше ничего не хотела говорить. Она успокоилась. Он всегда мог найти способ успокоить ее.
Потому что он действительно знал ее. Лучше, чем она сама.
Сольвейг притянула его раскрытую ладонь к себе, наклонила голову и поцеловала ладонь, которая свидетельствовала о его любви и верности на протяжении всей жизни.
— Магни, — повторила она, обдавая дыханием его кожу.
— Сольвейг. — Его свободная рука скользнула по ее талии и притянула к себе. Рука, которую она держала, обхватила ее лицо. Его рот приник к ее губам, горячий, яростный и в то же время нежный, требуя ровно
Сольвейг обвила руками его шею, ахая от прохладного шелка его волос и горячего атласа его губ.
Его комната была очень похожа на ту, которую отвели ей. Богатые ткани, покрывающие каменные стены, каменный пол. Тяжелая мебель. Слабый огонь в массивном камине. Здесь она была ничуть не ближе к настоящему миру, чем там. Но здесь она была не одна. Здесь все имело смысл. Здесь в ее словах был смысл. Она была здесь не одна. Потому что она была с ним.
Когда Магни застонал и углубил их поцелуй, Сольвейг позволила ему поглотить себя.
Рука у нее за спиной потянула за шнуровку платья, и она почувствовала, как оно ослабло на груди и талии. Другая рука потянула за ту часть платья, которую она порвала ранее, стягивая ее вниз по руке.
Его язык выскользнул из ее рта. Его губы коснулись ее губ, когда он пробормотал:
— Останься со мной.
Где же еще ей было быть? Магни всегда мог успокоить ее разум. Даже его простое присутствие, даже когда он просто сидел рядом с ней, держа ее за руку. Даже это. Именно здесь, с ним, все по-настоящему обретало смысл, в ее сознании и во всем мире. Так было всегда. Она принадлежала ему.
— Да, навсегда, — выдохнула она и опустила руки, чтобы вцепиться в его тунику. Она потянула ее вверх, и он, ухмыляясь, отстранился и помог ей себя раздеть. Он помог ей снять платье и нижнее белье, и вот уже Сольвейг осталась в одних маленьких туфельках с завязками из лент.
Удивив ее, когда она потянулась за новым поцелуем, Магни развернул Сольвейг к себе спиной. Стоя сзади, он провел своими мозолистыми ладонями по ее плечам и вниз по рукам. Она чувствовала его дыхание и бороду на своей шее, а его губы следовали по дорожке, проложенной прикосновением. Он остановился, чтобы коснуться отметки солнца, проводя снова и снова языком, пока ее кожу не начало покалывать.
Его руки обхватили ее бедра, и он медленно опустился на колени, оставляя на ее спине дорожку из легких поцелуев, бархатистых от его бороды. Ее тело горело от искр ощущений, вызванных этим прикосновением, Сольвейг могла только закрыть глаза, сжать кулаки и постараться не двигаться, пока внутри бушевала буря.
Раньше они всегда занимались любовью на открытом воздухе, и уединение было иллюзией. Никогда прежде они не были совсем одни, наслаждаясь роскошью тепла, тишины и покоя. Никогда прежде он не ласкал ее так свободно, не думая о времени.
Встав на колени, он развязал ленты ее туфель и снял их с лодыжек. Она переступила с ноги на ногу, ее колени дрожали. Магни отодвинул туфли, и она оказалась совершенно обнаженной. Совершенно уязвимой. И в совершенной безопасности.
Он встал, прижимаясь всем телом к ее телу. Прежде чем Сольвейг успела снова повернуться к нему лицом, Магни подхватил ее на руки и отнес на кровать, застеленную мягкими покрывалами. Он уложил ее и сбросил с себя одежду. Его плоть подпрыгивала и наливалась силой, и Сольвейг почти потянулась к ней, как будто эта часть его тела умела двигаться сама.