Солнце отца
Шрифт:
Он не мог понять, зачем кому-то понадобилось строить такую штуку. Замок короля Леофрика был огромен, и почти каждое помещение, по которому они проходили, казалось пустым, или почти таким, если бы не мебель и украшения. Все комнаты, даже коридоры, были украшены предметами, установленными на столбах или свисающими со стен. Оружие, ткани, изображения в золотых рамах, фигуры, вырезанные из камня, — все это, казалось, не имело иного назначения, кроме как быть увиденным. Мебель была массивной и тяжелой, из блестящего темного дерева и полированного металла.
Идя рядом с ним, Сольвейг казалась очарованной. Она тоже бывала здесь раньше, но воспоминания тоже не запечатлелись в ее сознании. Когда они проходили мимо комнаты, которая открывалась в просторный коридор, она отделилась от их группы и подошла, чтобы встать перед висящим на стене изображением. На ней был изображен мужчина, задрапированный в цветные шелка, с золотым кругом вокруг головы. Другой мужчина, одетый попроще, целовал его в щеку.
— Это их бог? — спросила она, протягивая руку, чтобы обвести пальцем золотой круг. Убрав руку, она потерла кончики пальцев друг о друга. — На ощупь это похоже на золото.
Магни тоже прикоснулся. Блестящий круг вокруг головы мужчины был гладким и прохладным, как металл.
Он отдернул руку, чувствуя себя виноватым, когда к ним подошел муж Астрид, Леофрик, король Меркурии.
— Тебе нравится? — Леофрик бегло говорил на их языке. Магни, напротив, знал всего несколько слов на английском языке. Разговаривать здесь с кем-либо, кроме Астрид, Леофрика или их детей, было почти невозможно. Среди них всех его отец лучше всех владел языком этого места; Магни старался держаться достаточно близко к отцу, чтобы не чувствовать себя потерянным.
— Это твой бог? — спросила Сольвейг короля с дерзкой уверенностью. У здешних людей были свои правила общения, но Леофрик вел себя так, словно его не волновало, соблюдают ли их «северяне».
— Это Его сын, — ответил король. — Наш Христос, который еще и Господь.
Магни бросил взгляд на Сольвейг, которая выглядела такой же растерянной, как и он. Леофрик рассмеялся.
— Астрид тоже этого не понимала. Это не предназначено для того, чтобы быть понятым. Это нечто такое, что можно познать, не понимая. Просто принять.
Сольвейг фыркнула.
— Знания без понимания — это для дураков и детей.
Король улыбнулся ей.
— Вы, женщины Севера, свирепые создания. Могу я спросить — есть ли у вас доказательства подвигов всех ваших богов? Ты знаешь или веришь?
Сольвейг моргнула, глядя на него, и захлопнула рот. Затем ей, казалось, пришла в голову идея, и она уперла руки в бока.
— Наши боги спускались сюда и позволяли нам увидеть их. Они ходят среди нас, когда пожелают. Они говорят с нами, пируют и сражаются вместе с нами. Так что да, мы знаем.
Повернувшись обратно к изображению на стене, Леофрик сказал:
— Как и этот мужчина. Бог приходил к нам. Он ходил
— Ты убил своего бога? И все же ты жив? — спросил Магни, не зная, впечатляться или наполняться презрением.
А вот Сольвейг, похоже, не была сконфужена. Она рассмеялась.
— Твой бог слаб, раз позволил предательству жить дальше. В этом нет никакой чести! Это то, чему ты поклоняешься?
— В прощении есть великая честь, Сольвейг. Простить великую обиду — значит проявить великую силу.
Позволив себе громко щелкнуть зубами в качестве комментария, Сольвейг больше ничего не сказала. Но внимание Магни приковала вторая фигура на картинке.
— Кто тот мужчина, который целует его?
— Это Иуда Искариот, человек, который выдал Христа его врагам в обмен на тридцать сребреников. Картина называется «Предательство Иуды».
— И вы почитаете такого червя картинками на своих стенах? Христиане — farskallar. — Сольвейг скорчила гримасу, словно попробовала что-то отвратительное, и взмахнула рукой, отметая саму идею христианства.
— Прости меня. Я не понимаю этого слова. For-skall-ar?
— Это значит идиоты, — ответила Астрид, входя со своей младшей дочерью Эбби на бедре. — Или, что более близко по смыслу — «овечьи головы». Ты споришь с нашими друзьями, муж мой?
Леофрик забрал девочку у ее матери.
— Нет, любовь моя. Мы обсуждаем различия в наших убеждениях.
Астрид рассмотрела маленькое изображение и скорчила гримасу, мало чем отличающуюся от той, что была у Сольвейг.
— Иуда. Предатель. Он покончил с собой после того, как Христос был распят.
Магни начинали надоедать разговоры о христианах и их боге, но Сольвейг казалась по-настоящему встревоженной, даже разгневанной этим изображением.
— Предатель и к тому же трус. И вот он целует вашего бога, — сказала она. — Зачем создавать такую вещь? Почему бы не показать его мертвым? Зачем вообще его показывать?
— Иуда предал его этим поцелуем.
Астрид взяла Сольвейг за руку и повела ее через комнату к изображению на другой стене. Магни последовал за ними, и Астрид показала им картину, на которой был изображен повешенный.
— У христиан тоже есть месть, Сольвейг. Иуда сейчас в Аду, который очень похож на наш Хельхейм. Он будет вечно страдать как самоубийца и предатель. Есть предел даже прощению этого Бога.
Сольвейг усмехнулась.
— Теперь ты веришь в этого бога?
Она знала Астрид еще хуже, чем Магни, но вопрос об убеждениях был явно важен для нее. Магни попытался понять почему.