Солнце сияло
Шрифт:
Спустя два дня после этого разговора мы снова давили с Борей тот же диван, в кресле с другой стороны журнального стола, разметав по огромным подлокотникам руки, утопал Борин компаньон, совладелец фирмы; во всем офисе, кроме нас, никого не осталось, а мы сидели тут, ожидая заказанных проституток. На столике между нами стояла нераскупоренная бутылка вина, початая бутылка армянского коньяка, чашки на блюдцах, жестяная банка растворимого кофе, сахарница, блюдо с фруктами.
Разговор крутился вокруг моей личности.
— Боевое крещение, ага? — подмигивая мне, говорил Борин компаньон здоровенный, как оглобля, мужик, полная противоположность Боре, — ведавший у них в фирме вопросами, что требовали силового решения.
— Николай
— Ну и чего, как он сходил на это дело? — спрашивал компаньон.
— Плохо он сходил, — отвечал я. — Упал с лошади и вывихнул руку.
— Однако ж за то был произведен в офицерское звание! — значительно поднимал палец Боря.
— Пора, пора получать офицерское звание, — раскалывалась двусмысленной ухмылкой оглобля компаньона.
Я и готов был к его получению.
Однако когда, гордо размахивая листками пропусков, в офисе зажужжал рой жриц Афродитова храма, покружился по комнатам и опустился около стола с угощением, а одна из роя — так и прямо мне на колени, меня вдруг внутри всего сотрясло от странного чувства: смеси жалости, брезгливости и презрения. Я и сейчас не могу сказать точно, что было его причиной. Ну ладно, распахивали они свое лоно жаждавшей погрузиться в него мужской плоти за деньги. В чем тут было такое уж отличие от потаскухи, отдающей себя первому встречному из чистой любви к искусству? Существует, конечно, точка зрения, что проституция — та же работа, что и любая другая. Но ведь результатом всякой работы возникает продукт. За продукт и платятся деньги. Все иное, в результате чего продукта не возникает, — это не работа. Как, скажем, не имеет к ней отношения игорный бизнес. Нельзя же считать продуктом деньги, которые делает хозяин рулетки. И проституция тоже не создает продукта. Проституция — тот же игорный бизнес. Исключая, разумеется, случай Сонечки Мармеладовой. Да она и не была же профессионалкой. Тем более по вызову.
Получается, рассуждая логически, причиной чувства, что сотрясло меня, будто я напоролся на оголенный электрический провод, было то обстоятельство, что эти девицы брали за свою неработу деньги.
Я ссадил казавшуюся мне непомерно тяжелой профессионалку секса с колен, под каким-то предлогом оставил офис будто бы на минутку — и уже не вернулся. Боря со своим компаньоном-оглоблей на другой день чуть не разорвали меня. Расходы, понесенные ими на оплату третьей жрицы, оставшейся без дела, я им возместил без разговора, но это их если и успокоило, то лишь частично.
— Капитан, никогда ты не будешь майором! — пропел-прорычал под Высоцкого оглобля, подводя итог нашей разборки.
Бочар, с которым Юра Садок познакомил меня, приведя к нему домой, оказался угрюмым, с неразглаживаемой складкой тяжелой нахмуренности у глаз, заросшим квадратной черной бородой человеком. Ему, как я знал от Юры, было немного за тридцать, но мне показалось, что Бочару может быть и сорок, и даже под пятьдесят — такой он весь, как и его борода, был квадратный, тяжелый, чугунный. При рукопожатии в ответ на мое «Рад познакомиться» я получил какое-то невнятное гортанное бурканье — как бы, приоткрывшись, прохрипел воздухом пустой водопроводный кран. Обои на стенах его коммунальной комнаты были ободраны, частью — напрочь, обнажив серый, подвального духа гипсокартон обшивки, частью — свешиваясь вниз разнообразного размера рулончиками, наподобие накладных буклей на голове древней старухи, а там, где не оторвались, остались клоками самых невероятных форм, напоминавшими острова, полуострова и мысы фантастической географической карты. Эти неотодранные куски обоев все были в беглой вязи слов, исполненной разноцветными фломастерами. Как я узнал немного позднее, то были афоризмы Бочара, которые он полагал необходимым предать публичности. Вот некоторые из них в их подлинном виде: «Засранец, кто не понимает моей музыки», «Рожденный ползать видит у орлов только задницу», «Сытый голодного не разумеет — и правильно делает», «Гусь свинье не товарищ, а свинья его в гробу видала», «Жизнь — пойло, которое без водки не выпьешь».
Насчет водки он оказался скор: приняв у меня из рук бутылку «Кристалла», без задержки лишил невинности тихо и безнадежно щелкнувшую крышку, наклонил бутылку над одним из множества стаканов, толпившихся на просторном журнальном столе посередине комнаты, и, наполнив его на четверть, тут же опрокинул в себя, громко выдохнув и закусив поднесенным ко рту кулаком.
— А колбаски какой-нибудь притаранили? — услышал я наконец от него внятную речь.
Юра, к которму был обращен вопрос, заторопился извлечь из своего «дипломата» батон «Золотой салями» и стеклянную банку с маринованными огурчиками.
— Во, пацаны, самое то! С понятиями чуваки! — одобрительно зашумели за столом.
За журнальным столом, имевшим площадь небольшого аэродрома, сидело человек шесть, не считая хозяина. Парочка была совсем пацанят — едва, может быть, переваливших через аттестат зрелости, а то еще только подступавших к нему, но все остальные — постарше меня, а один, с лысой, будто облупленное яйцо, остромакушечной головой — вообще старик, с перепаханным морщинами вдоль и поперек костистым лицом, так что хотелось его потрогать и снять, как маску, чтобы увидеть лицо настоящее. Это он сказал «С понятиями чуваки», даже по лексике в нем виден был кадр прежних лет. Постарше, пожалуй, и моего отца. Никого более выразительного и колоритного, чем этот лысоголовый с маской вместо лица, не было. Если, конечно, не считать хозяина, который впечатлял одной своей квадратной чугунностью. Фамилия его, кстати, оказалась не Бочаров, как я думал, а Бочаргин — словно была создана сразу из двух: Бочаров и Кочергин.
Когда я выудил у себя из кармана куртки еще одну бутылку «Кристалла», за столом раздался настоящий рев одобрения, а Бочаргин, отхватывая ножом кусок «салями», издал урчание, которое с несомненностью тоже означало довольство и одобрение.
— А вы думали! — сказал Юра. — Ты что, Бочар, мог подумать, я к тебе пустой приканаю? О Юре Садке так подумать! Саню вот привел. Очень Саня с тобой хотел познакомиться. Манера у вас — обалдеть, как друг на друга похожи. Я прямо поразился.
Он явно заискивал перед Бочаргиным. Вовсе я не горел желанием знакомиться с хозяином этой комнаты. Сам Юра и предложил. Меня так и подняло внутри на дыбы от этого Юриного двурушничества. Но не отнекиваться же было. Не устраивать сейчас выяснение отношений с ним.
— Похож на меня? — с ясной, внятной артикулированностью произнес Бочаргин, не донеся колбасы до рта. — Как это может быть?
— Обалденно, Бочар. Обалденно, — подтвердил Юра.
— Психоделику пишете? — уважительно спросил один из тех, что был юн, как соискатель аттестата зрелости.
Вынужден смиренно признаться, это слово на тот момент было мне еще неизвестно.
— А что такое «писходелика»? — спросил, в свою очередь, я.
О, какое молчание грозно разверзлось пропастью передо мной, суля радости отвержения и презрения!
— Ну. А еще чего ты не знаешь? — ясно выговорил Бочаргин спустя, должно быть, целые полминуты.
— Кто такие «Пет шоп бойз», имеешь понятие? — тотчас, в пандан ему, бросил мне вопрос лысоголовый.
— Может, ты и про Джорджа Харрисона не имеешь понятия? — не получив возможности ответить, заработал я от кого-то среднего возраста.
Меня начинали расклевывать, не дав сесть к столу.
— Ребята, — произнес я со смиренностью. — Это Юра мою персону неверно отрекламировал. Я вообще больше по части трепа. Перед телекамерой. И чтоб других на треп растрепать.