Солнце сияло
Шрифт:
— Он все знает, и все с ним обговорите, — сказал он затем мне и подал руку: — Успехов!
Руку он мне подал уже почти от двери приемной, и мне, чтобы пожать ее, пришлось поспешно сделать к нему несколько шагов.
Об Ире нами не было произнесено ни слова.
Об Ире не было произнесено ни слова, а с ее сестричкой я встретился уже через пятнадцать минут. Правда, не вживе, нет. На экране монитора. Это, оказывается, был ее клип. Она там красиво закидывала голову, перебрасывая распущенные волосы с одной стороны на другую, глядела из-под этих волос вампиршьим взглядом, сидела, бегала, лежала.
Песня была кошмарна — что слова, что музыка (музыка — Арнольда?), но пела она вполне сносно, петь ей было чем. И операторская работа тоже была недурственна. Но вот режиссерски — настоящее светопреставление. Это был какой-то хаос картинок, сценарный замысел утонул там, как в трясине, от него торчали наружу ручки да ножки.
— Это кто так удружил Ярославу Витальевичу? — спросил я Финько, крутившего мне клип.
— Да вроде как ничего, нормальный парень. Студент ВГИКа, — отозвался Финько. — Ярослав Витальевич сам его и привел.
Он был очень осторожным человеком, Леня Финько, сверхосторожным, как воробей, клюющий зернышки у человеческих ног: чуть что — и порх в сторону, как здесь и не прыгал. Непонятно было, что он о чем и о ком думает, вслух он всегда говорил лишь то, что не могло ему повредить — никогда и ни при каком раскладе. Ему было лет тридцать, он занимал в «Видео-центре» должность арт-директора (правда, тогда эта должность называлась еще как-то по-другому).
Я просмотрел клип раза три и принялся за исходники. Исходников было отснято едва не на полтора часа. Фамусов не пожался и на пленку.
— Что? Как вам? — спросил Финько, когда я закончил с исходниками и, пошатавшись по офису, отыскал его.
По исходникам получалось, выклеить клип можно, но для этого следовало не перемонтировать его, а монтировать заново. Что я на вопрос Финько и ответил.
Финько закивал:
— Да-да, я полагаю, Ярослав Витальевич с вами бы согласился.
Я еще не знал Финько и об его сверхосторожности, однако из этой его фразы мне сделалось абсолютно ясно, что под «перемонтировать» Фамусов имел в виду именно «смонтировать заново».
Монтажные в «Видео-центре» были в сравнении со Стаканом небо и земля. Все новенькое, только что из Японии, Америки, Южной Кореи, все работало безотказно, будто на выставке, и если на мониторе у тебя был какой-то конкретный цвет, то ты мог быть уверен, что и на пленке при перегонке будет в точности этот же цвет, а не какой другой. Ко всему тому у меня был зеленый свет на любую аппаратуру, только я пожелал — тут же все оказывалось свободно, ждало меня, распахивало объятия; никогда больше я не монтировал в таких условиях.
Над семью минутами клипа я просидел две недели, считая все субботы и воскресенья. Я думал, дня три-четыре — и привет, пирог испечен, но только я сел за пульт, как тут же и обнаружил, что клеить клип — это совсем не то, что какой-нибудь репортаж, пусть и с «художествами». Я хотел соединить два куска, а они не монтировались. Они просто ложились внахлест, как вырванные страницы из разных книг — тексты не совпадали. И вот я крутил, крутил отснятые кадры — час, другой, третий, до рези в глазах, и только где-нибудь к исходу четвертого словно проскакивал молниевый разряд — склейка вдруг удавалась; десять секунд эфирного времени были готовы.
Принимать у меня ролик прибыла целая комиссия: и сам Фамусов, и Лариса, и Арнольд, который, как я узнал за эти дни от Финько, действительно был и автором музыки, и мужем Ларисы, и даже тот режиссер, студент ВГИКа, заваливший клип, и еще две полногрудые, широкозадые дамы, оказавшиеся, как выяснилось немного позднее, музыкальными критиками. Эти-то критикессы и стали мне ломать руки-ноги. Ларису, старавшуюся глядеть мне в глаза особенно прямым, твердым взглядом, клип, похоже, удовлетворил, тем более что я взял те кадры с нею, где она смотрела особенно по-вампиршьи, Арнольда не могло удовлетворить ничего, что бы я ни сделал, студент ВГИКа права голоса не имел, Фамусов же каменно молчал и только понукал критикесс скупым движением мохнатых бровей, чтобы они демонстрировали свой профессионализм. Они и демонстрировали. Они рвали меня — как псы кусок мяса. Какие эпитеты оказались у них в загашниках! Я узнал о себе много сущностного и правдивого на том обсуждении. Как выяснилось, я был склонен к эскапизму, фиглярствующей иронии, видеонасилию над музыкальным материалом, а два «совершенно бессмысленных» затемнения вообще свидетельствовали о затмении у меня в голове.
— А ты что? — повернулся Фамусов к Финько, когда музыкальные дамы, отработав свой хлеб, огрузли в молчании.
— А вы разве не видите, Ярослав Витальевич? — спросил Леня Фамусова.
Я в этот момент восхитился Лениным умением ответить не ответив. Его воробьиная сверхострожность протрепетала крыльями — и вот он уже вне опасности. Он так задал свой вопрос Фамусову, что его можно было истолковать и как поддержку муздамам, и как слово в мою защиту, но в любом случае согласие с шефом.
И на этот его крючок ловился даже такой валун, как Фамусов.
— Я вижу, вижу, — сказал он. — Ты что скажешь?
И по тону Фамусова я понял, что судьба моя решена. Как это бывает: ничего еще не произнесено, но аура принятого решения уже светится. Леня же, надо полагать, был способен улавливать эту ауру еще до того, как она засветилась.
— Лично меня, — проговорил он решительным голосом, — не устраивает проход через мост. Слишком затянут. Нужно найти какую-то динамичную перебивку. И еще склейка там, на массовке, когда бал. Переход на крупный план, на Ларису, как она поет. Пластичней надо, смикшировать как-то или, может быть, с засветкой…
— С засветкой? — протянул Фамусов. — Еще засветку туда! Хватит затемнений этих!
— Да, конечно. Точно. Куда еще засветку! — тотчас согласно закивал Леня. — Просто пластичней сделать. Покопаться еще в исходниках, наверняка найдется чем заменить.
— Ладно, — проговорил Фамусов. — Ситуация ясна. — И повернулся ко мне: — Что, Саша… не думай, гениалки не сотворил. Все, что тут тебе говорили, намотай на ус: профессионалы тебе говорили. Но, думаю, этот вариант можно принять за основу. Так? — посмотрел он на Леню.