Солнце сияло
Шрифт:
В перерывах между щелчками мыши Вадик с Севой доставали из-под стола, где ей как бы уже полагалось быть, бутылку, наливали себе водки и комментировали прослушанное. Сева снова всячески пытался не обойти мой стакан вниманием, и мне все время приходилось быть начеку, чтобы в стакан не забулькало. Правда, теперь он уже не упорствовал так, как вначале. Хотя именно в одну из таких пауз у меня и возникло впечатление, что ему очень хотелось если и не напоить меня, то уж подпоить — точно.
Сказать, что все это не испортило мне кайфа от демонстрации моих трудов, будет
— В самом деле нравится? А вы же в своей группе совсем другую музыку лабаете, — не удержался, сказал я в какой-то момент Вадику.
Вадик поводил у меня перед лицом указательным пальцем. Он жадничал, торопился пить и был уже подшофе.
— Своя музыка — это своя, это родное. Это не трожь! Но я что же, последний гад, чтобы чужое не оценить?
— Между прочим, — с особым значением произнес Сева, — твоя работа Колёснику показалась. Это он мне еще тогда озвучил, вскоре, как ты у Бочара был.
Я попытался понять, о ком он говорит, но не смог сообразить. Ясно было, что это кто-то, кто был тогда у Бочаргина, но кто именно?
— Как кто? — Сева посмотрел на меня с упреком. — Лысый такой, морщинистый.
Теперь я понял. Речь шла о том яйцеголовом человеке-маске. Ветеране подпольного рока.
— А почему он Колёсник?
— Потому что на колесах сидит. Не понятно, что ли? — отозвался вместо Севы Вадик. — А сними его с них — тут же рухнет.
— Рухнет, без сомнения, — подтвердил Сева. — Уж сколько лет сидит.
— Как это ему моя работа показалась? — Во что-что, а в то, что легендарному гитаристу, ветерану подпольного рока понравилось, что я тогда сыграл, не верилось. — Он же меня тогда нес — как из пулемета поливал.
— Нет, не скажи, не скажи, — Сева вступился за ветерана подпольного рока с досадой и страстью. — Это он тогда совсем о другом говорил. А о том, что ты тогда там выдал, он и не заикался. Он мне об этом потом говорил, не у Бочара совсем даже!
Распечатывать вторую бутылку мы переместились на кухню. Все, что я мог предъявить для обсуждения, прозвучало, и перемещение было закономерным.
На то, что Сева, оставив стол, слишком долго не возвращается, я не обратил внимания. Он в какой-то момент поднялся, сообщив о возникшей необходимости посетить комнату затворничества, и, выходя, прикрыл кухонную дверь, чтобы, как он выразился, не смущать никого музыкой наслаждения. И лишь долгое время спустя, хлопнув в одиночку одну порцию «кристалловской», собравшись совершить это и со второй, Вадик вдруг вспомнил о Севе и возмутился:
— Какого дьявола, куда он пропал? Я что, алкаш, чтобы без компании обходиться! — Встал, распахнул кухонную дверь, дверь туалета была тут же, рядом, и он грохнул в нее кулаком: — Эй! Долго еще там кукарекать будешь?
Комната затворничества ответила ему молчанием. Вадик крутанул ручку, она поддалась, дверь открылась, и он, заглянув внутрь, с удивлением обернулся ко мне:
— Пусто!
Смутная тревога подняла меня с места. В два шага я достиг проема кухонной двери, протиснулся мимо Вадика и еще через несколько шагов оказался у входа в свою студию.
Сева был здесь. Он сидел за компьютером. Точнее будет сказать, он сидел за ним перед этим, а сейчас, полупривстав со стула, держа коромысло наушников в руке, сосредоточенно глядя на экран, щелкал мышью, закрывая какие-то окна.
— Ты что тут? — еще ничего не понимая и лишь продолжая полниться той смутной тревогой, вопросил я.
Он ничего не ответил, продолжая пялиться на экран и щелкая мышью. Я бросился к нему. Выхватил из-под его руки мышку, вырвал наушники. На экране монитора мерцала картинка рабочего стола с иконками папок, в наушниках стояла тишина подземного бункера.
— Ты что тут?! — снова вопросил я.
Сева наконец открыл рот.
— Да-а, Сань, — сказал он с улыбкой, показывая свою металлическую коронку, — хотел еще послушать тебя. Показался ты мне.
То, что он врал, — это было понятно. Но что он хотел в моем компьютере?
На пороге комнаты возник Вадик.
— Ну ты что?! — обращаясь к Севе, крикнул он оттуда. — Чего слинял?
— Да вот Саню еще послушать хотел, — ответил ему Сева, продолжая светить своей фиксатой улыбкой.
Меня осенило, зачем он шарил у меня в компьютере. Смутная догадка превратилась в знание. Недаром же ему было так нужно, чтобы я как следует выпил.
— Доставай! — крикнул я Севе. Бешенство стискивало мне зубы. — Где? Давай!
— Что? Ты что, Сань? Что я тебе должен дать? — В речи Севы появилась суетливость, и натуральности в его улыбке оставалось все меньше и меньше.
— Что должен, то отдай! — ступая к нам в комнату, провещал Вадик.
— Не заставляй меня обыскивать тебя, — сказал я Севе.
— Обыскивать? Меня?! — вскричал Сева. — Ты что вообще?
Я обежал взглядом его фигуру. Сева был в джинсах, в легкой светлой курточке, которую, придя, странным образом не снял, так все время и пробыл в ней. У курточки было множество накладных и, наверное, внутренних карманов; где-нибудь в одном из них и лежал диск, на который он скачал файлы с моей музыкой. Это точно был диск, не дискеты. Чтобы сбросить сразу все в одно место, не вставлять-вынимать десять раз, чтобы не топорщились предательски карманы.
— Отдай, что должен! — повторил Вадик, подходя к нам. — Что он должен? — посмотрел Вадик на меня.
— Диск, — сказал я. — Он мою музыку на диск скачал.
— Правда? — Вадик, плывя взглядом, посмотрел-посмотрел на меня и всем корпусом развернулся к Севе. — Отдай, — сказал он коротко. — Ты что, урод? Не твое.
— Какой диск? Какой диск? Он что! — уже не светя фиксой, без всякой улыбки, обращаясь к Вадику, не ко мне, скороговоркой заверещал Сева.
Я ступил к Севе и тронул рукой нижний боковой карман его курточки с заткнутым наполовину вовнутрь клапаном. Внутри там было что-то плоское, твердое и с прямым углом, в чем безошибочно определялся пластмассовый чехол-коробка для диска.