Солнце всходит на севере
Шрифт:
– В Коростень надо послать гонца, – предложил Векша, рассудительный и вечно хмурый бирюк, чья изба стояла за дальним оврагом. – Как на прокорм за зерном своих присылать, так они тут как тут, вот пущай теперь помогают.
– Не успеем, – сказал Боголюб. – Туда гонец только до утра доберётся. Покуда они там соберутся, пока тронутся в путь… Это если соберутся…
– Вот что, – Жадан обвёл односельчан горящим взглядом. – Вы как хотите, а к хазарам в рабы я не пойду. Перебьём их этой ночью, а нет так и пускай, всё одно помирать, так лучше здесь, чем неведомо где!
– Слушайте! – вдруг неожиданно сам для себя подал голос Радомир. – Слушайте! Вот как поступим. И гонца в Корстень пошлём, и на хазар сами нападём. Ежели к ним подмога приспеет через день или два, так и мы помощи к тому времени дождёмся!
Все тут же притихли.
– А парень дело говорит, – закивал тяжёлой головой Векша.
Переведя дух, Радомир продолжил:
– А нападём мы на них так, что они и догадаться не успеют. Есть тут у меня задумка одна…
3.
С первыми сумерками тысячи сверчков затянули свою вечернюю песню, и их голоса, сливаясь в нестройный хор, невидимыми волнами перекатывались над бескрайней степью, над оцепеневшим вдруг лесом и эхом отзывались в сумеречной глубине подсвеченного редкими звёздами неба. Стоячий воздух, раскалившийся за день, теперь медленно остывал, истекая ароматами степных трав и лесной хвои. Запах жареного мяса, идущий от уже притухшего костра, не мог пробиться сквозь эти ароматы, тонул в них и терялся уже на расстоянии десятка шагов.
Когда две тени вынырнули из сгущавшихся сумерек, сидевший на плоском камне дозорный лишь слегка повернул голову, но опытный взгляд непременно заметил бы, как он отвёл руку в сторону, готовый в случае чего метнуть зажатый в ней нож.
«Этот не промахнётся», – подумал Боголюб и замахал над головой обеими руками.
– Толмач ваш где? – крикнул он нарочито громко. – Девку вот ему привёл!
Женская фигура, закутанная в платок, переминалась с ноги на ногу чуть позади.
Дозорный наверняка ничего не понял. Но тут у костра появился развесёлый детина, без кольчуги, без шапки, с кожаной флягой в руке и загорланил:
– Эй, сюда давай!
Дозорный молча кивнул головой в сторону костра.
– Пошли, – Боголюб заторопился, беспокойно оглядываясь по сторонам. Двое воинов, сидевших у костра, не обратили на него никакого внимания. Оба они, без доспехов, но с мечами на поясе, жарили на углях большие куски мяса, источавших такой аромат, что старик едва не подавился слюной. В стороне в сумерках маячил силуэт второго дозорного, который неподвижно стоял, опираясь на копьё. Остальные, видимо, спали на конских попонах между костром и большим белым шатром, поставленным для командира отряда. Стреноженные лошади паслись рядом.
За большим шатром виднелся шатёр поменьше. Оттуда-то и вышел уже сильно подвыпивший толмач.
«Ты гляди какая важная птица, – пробормотал Боголюб. – И шатёр отдельно себе поставил».
– Быстрей, дед! – Парень отхлебнул из фляги и нетвёрдой походкой сделал несколько шагов навстречу. – Баба-то хоть ничего? Съедобная?
Он смерил осоловевшим взглядом смутно различимую в темноте женскую фигуру.
– Хош вина? – толмач помахал флягой, в которой ещё что-то булькало на дне. – Вы в вашей глухомани поди про такое и не слыхивали. Ладно, топай в шатёр, а мы тут со стариком ещё потолкуем.
– Иди, дочка, иди, – Боголюб подтолкнул девку и та бесшумно скользнула под полог.
Толмач приобнял старика за плечи, навалился на него всем своим весом и ткнул ему флягу под нос:
– На, пей!
Боголюб взял флягу, осторожно глотнул. Терпкая, густая жидкость была непривычной на вкус, а в голове сразу зашумело, будто от крепкой браги.
– То-то же! – важно изрёк парень, забирая флягу. – Не чета вашему пойлу!
А потом сделал суровое лицо.
– Завтра поутру присылай своих молодцов. Если не придут на рассвете, твою голову первую долой. Понял?
Старик согласно закивал.
– Ну ступай, ступай! Да смотри не убейся в темноте спьяну!
И толмач заржал так, что лошади испуганно шарахнулись в сторону.
Боголюб попятился, несколько раз поклонился, потом развернулся и заспешил прочь. Проводив его взглядом, парень потянулся, сыто рыгнул и воротился в шатёр.
Девка стояла посредине шатра, обхватив плечи руками.
– Эй, подруга, чего мнёшься? – Толмач качнулся. – Платок-то сними!
Девка молчала и не шевелилась. Он протянул руку и дёрнул за край платка.
– Что за…
В шатре было темно, но всё равно было видно, что с лицом девки что-то не так.
– Да это ж не баба! – успел только сказать толмач, как что-то острое ударило его снизу вверх под кадык и он, выпучив глаза, захрипел, захлёбываясь вдруг хлынувшей из горла кровью.
Малк почти вплотную подобрался к сидящему на камне дозорному и затаился, сдерживая дыхание. Сердце стучало так, что Малку казалось, будто его слышно за сотню шагов. Дозорный не шевелился. Видать, он дремал, уронив голову на грудь.
Малк поудобней перехватил топорище, вскочил, замахнулся и рубанул по кожаному назатыльнику, как раз там, где должна начинаться шея. Что-то хрустнуло, шлем покатился в траву, а дозорный на глазах изумлённого Малка вдруг начал разваливаться. Миг – и на земле перед ним лежит обёрнутое плащом соломенное чучело.
– Засада! – процедил Малк сквозь зубы и попятился, озираясь, обеими руками сжимая топорище.
Протяжный свист раздался откуда-то справа, а слева, будто из-под земли выскочил живой дозорный. Без шлема, ведь вот он, шлем, валяется на земле, но зато с мечом в руке.
– Засада! – успел крикнуть уже во весь голос Малк, и в следующий миг сверкнувший в лунном свете клинок развалил его надвое от левого плеча до правого бедра.
Услыхав этот крик, лежавший в траве Жадан вскочил и бросился бежать прочь. Но тут навстречу ему из темноты вылетел всадник. Волчий хвост болтается над головой, доспехи грозно лязгают при каждом движении, а остриё копья нацелено прямо в лицо Жадану.
Жадан развернулся и побежал в другую сторону, понимая, что от конного ему никак не уйти. Разве что в лес. Но до леса не меньше полусотни шагов, а топот копыт за спиной всё ближе. Жадан изо всех сил рванулся вперёд, но тут почувствовал, что ноги его перестали слушаться. Последнее, что он увидел, было окровавленное остриё копья, вдруг выросшее у него прямо из середины груди.