Солнце
Шрифт:
Затем, подняв голову, он попросил меня о сексе.
Он попросил меня снова ещё до того, как я успела ответить, простонал эти слова мне на ухо, сжимая мою задницу ладонью, массируя моё бедро, обхватив ладонью колено, запустив пальцы в мою киску. Когда он вжался в меня своим весом, крепче целуя в губы и притягивая светом, я осознала, что отвечаю в его сознании, посылаю ему образы, пока у него не перехватило дыхание, и в его груди не зародился стон.
Мы оба действовали ужасно неуклюже, ослепнув от боли.
Сам
Я массировала его член, изучая его руками ещё до того, как Ревик полностью приподнялся. Нам обоим пришлось приложить усилия, чтобы расположить его как надо. Мы оба были настолько не в себе, что едва осмысливали последовательность действий, которые пытались совершить.
К тому времени Ревик наполовину удлинился. Я не позволила ему остановиться. Я даже не позволила ему подождать несколько секунд, чтобы попытаться взять себя в руки. Из-за этого было больно, но мы и тогда не остановились. Мы даже не сумели замедлиться.
Он резко вошёл в меня до упора и полностью удлинился.
Мы оба снова ослепли от ощущений.
Я не помню, чтобы секс когда-либо ощущался вот так.
У меня и раньше бывали первые разы с ним — не только в той гималайской хижине, но и первые разы после слишком долгого воздержания, или после того, как один из нас сильно изменился, а также тот раз, когда мы зачали Лили, и другие разы, когда было так хорошо, что хотелось кричать.
Даже в сравнении с теми разами это ощущалось иначе.
Я знаю, как это звучит, и насколько слова не соответствуют тому, что я пытаюсь описать, но это ощущалось так, будто я воссоединилась с отсутствующей частью себя. Будто я вернулась к той части себя, без которой провела слишком долго и просто привыкла к дыре в её отсутствие.
Я никогда в жизни не испытывала такого облегчения.
Я никогда не чувствовала чего-то столь простого и в то же время настолько абсолютно истинного.
Я никогда больше не буду одна.
И это не гипербола. Не принятие желаемого за действительное.
Я знала, что это правда. Те часы и дни, месяцы и года, когда я чувствовала себя наполовину отсутствующей, наполовину сломанной, разъединённой… всё это осталось позади.
Мой последний день одиночества остался в прошлом.
Мне больше никогда не придётся иметь дело с данным чувством, во всяком случае, в этой жизни.
Не знаю, насколько сознательно я подумала об этом в тот момент, но там жило такое сильное и непоколебимо сильное знание, что я могла лишь вдыхать его, потерявшись в этом облегчении.
Что касается самого секса, то всё становилось лучше по ходу дела.
Большая часть того первого раза… и второго…
И, может, третьего…
Те разы прошли как будто в тумане.
Я даже не могла разделить их на отдельные события и уж тем более выделить начальные и конечные точки, если не считать выражения лица Ревика, когда он кончал, или ощущения того, как открывалось его сердце, когда я кончала с ним, или после него, или до него. Наш свет настолько переплёлся, что я едва могла понять, что было светом, а что пальцами, языками, его членом, моей киской, его или моей задницей.
Я использовала на нём телекинез — впервые, во всяком случае, в сексе.
От этого он тоже в какой-то момент кончил, вжимаясь в меня всем весом, прильнув к моему лицу и постанывая.
В тот раз я тоже ощутила в нём капитуляцию.
Я чувствовала её большую часть того времени, что он был во мне. Я чувствовала её в том, как он открывался, и никакая его часть не сдерживалась. Я никогда прежде не чувствовала в нём блоки, хоть в его сердце, хоть где-то ещё, но я ощутила их отсутствие, когда они исчезли.
После этого мы трахались чисто для удовольствия.
После этого Ревик замедлился.
Мы оба замедлились, не спеша, проникая так глубоко в свет друг друга, что я реально чувствовала себя одурманенной. Я затерялась в мышцах, костях и коже его тела, в каждой детали его света, в микровыражениях его лица, пока он входил в меня, двигаясь всё вывереннее с каждым толчком. Казалось, я часами витала в этом состоянии, тонула в той грани перед оргазмом, чувствовала в нём так много удовольствия, облегчения и желания, и снова бл*дского облегчения, боли, интенсивности удовольствия… что на долгое время я утратила всякое осознание того, где мы находились.
Я понятия не имею, как долго мы этим занимались.
Я знаю, что это ощущалось очень, очень приятно, чёрт возьми.
Приятнее всего, чем я могла когда-либо чувствовать, приятнее того, каким мог быть секс в моём представлении.
Мы много говорили в процессе всего этого.
Я помню каждое слово, которое он сказал. Я помню каждое слово, которое сказала я.
Я помню, каким важным казалось произнести это.
И всё же я сомневалась, что говорила что-то логичное и связное, во всяком случае, с нормальной точки зрения.
Это неважно, бл*дь. Всё это вовсе не имело значения.
Важно лишь то, что время одиночества прошло.
Оно реально осталось в прошлом.
Глава 49. Финальная война
— Проверьте последние новости на каналах, — мрачно сказал видящий с золотистыми глазами, стирая шёлковым носовым платком красную пыль и пот с лица. — Слава богам, мы хотя бы привезли всех сюда. Но едва-едва. Нам повезло, что мы прибыли именно в это время… и сумели пролететь над всем этим бардаком в Европе так, чтобы нас не подстрелили.