Солнцеворот
Шрифт:
Ирабиль изрядно пожила среди людей и шутников встречала немало. Обычно они шутили напоказ. Скажут чего — и в рот заглядывают, ждут, засмеешься ли. Если долго не смеяться, рукой махнут и уйдут другого слушателя искать. Роткир же был не такой. Шутил он всегда с серьезнейшим выражением лица, и ему было сто раз плевать, засмеется ли кто, поймет ли хотя бы. Он будто бы как мыслил, так и говорил. Вот и сейчас: Кастилос отвернулся молча, Ирабиль попыталась улыбнуться, но Роткир на них не обратил внимания. Он подзатянул пояс и, пощурившись на заходящее солнце, сказал:
— Врать не буду:
Кастилос, не слушая, двинулся вниз. За спиной его покачивался громадный меч императора Киверри, отца графа Ливирро. Плащ вился на ветру, как и темные волосы, отросшие до плеч. Ирабиль пошла следом, Роткир не отставал. Только вдруг перешёл на шепот:
— Слушай, рыжая, ты вот чего. Как тьма начнётся, ты сразу пищи. Мол, ой, матюшки, я боюсь, я устала, холодно, жрать охота. Он тебя послушает, зуб даю. А если я пищать начну — наоборот, он мне в зубы даст. Сечёшь разницу? У костра посидим, крысу какую сожрём, если поймаем. Я легенду расскажу — помрёшь со страху. Начало уж придумал.
Ирабиль улыбнулась. Роткир не зря беспокоился. Кастилос, уйдя в глубокую задумчивость, мог и сутки прошагать без отдыха. А Роткир для него был лишь досадной помехой. Ирабиль думала, что Кастилос давно бы взял её на руки, превратился в стаю летучих мышей и долетел до самого Кармаигса, если бы не необходимость после этого пить кровь.
Крови не было, ни одной пробирки. И за всё время пути они не встретили ни одного человека. А пить её кровь — Ирабиль знала наверно — Кастилос больше не станет. Потому что она — красивая кукла, которую жаль испортить. Осколочек. Знамя.
— Ры-ы-ы-ыжая! — протянул Роткир. — Завязывай молчать. Идёт тут, загадочную из себя строит. Щас как ущипну пониже спины — то-то заголосишь.
— Не хочется мне говорить, — ответила Ирабиль, вняв угрозе.
И опять она была благодарна Роткиру. Тот, хотя на словах и соглашался с Кастилосом, на деле не выказывал принцессе никакого пиетета. Может, просто не умел, но Ирабиль казалось, что он понимает: ей не хочется быть куклой. Она хотела быть как все. Ну, может, чуточку лучше, но из того же теста. Сейчас — особенно, когда не осталось в жизни ничего, что раньше делало её исключительной. Ни вечности, ни Левмира, ни даже её золотых с серебром волос — рыжая краска, казалось, пропитала волосы насквозь и навсегда изменила их цвет.
— Да мне тоже не хочется, — развел руками Роткир. — А вот ущипнуть — это пожалуй. Веришь — так рука и тянется. Я уж её оттаскиваю, оттаскиваю, а она, гадина…
Пришлось замедлить шаг, пропустить вперед Роткира, одной рукой удерживающего другую. Он понимающе усмехнулся, но спорить не стал. Так и шёл чуть впереди, треща без умолку, пока не углубились в лес. Тут он резко сменил тему:
— Не люблю я леса. Вот как есть — так бы и повырубил к чертовой матери. И понастроил бы взамест городов побольше. В городах — благодать. Хочешь — воруй, хочешь — кради… Серьезно, мне нужен хороший город, чтобы в нём красть! Где этот ваш хренов Кармаигс? Пошли быстрее!
Кастилос замер и повернулся к нему. В темноте его глаза показались принцессе чёрными. Но скорее всего только показались.
— Следи за языком, — сказал Кастилос. — Она и без тебя уже столько всего переслушала.
— Не могу, — развел руками Роткир. — Я как устану, как проголодаюсь — мне надо чем-то рот занять. А то до беды дойдет.
— Сучком себе рот заткни.
Ирабиль приблизилась к ним, обнимая себя руками. Она не притворялась, с заходом солнца действительно похолодало резко.
— Я устала, — сказала она. — Можно устроить привал?
В который раз пожалела она о своей утерянной природе. Будучи вампиром, она видела в темноте едва ли не лучше, чем днём. Сейчас же взгляд Кастилоса оставался для нее загадкой.
— Точно, — пробормотал Кастилос, будто с трудом вытаскивая себя из какого-то другого мира. — Прости, я опять увлёкся. Говори, когда устаёшь, хорошо?
— А можно я за неё говорить буду? — встрял Роткир. — Я-то поговорить страсть как люблю, а рыжуля всё больше в задумчивостях пребывать изволит. Вас двоих, если не попинать, так вы всю землю кругом обойдёте и не почешетесь. И всё голодом.
Кастилос не ответил. Направился куда-то в сторону. Роткир толкнул Ирабиль локтем:
— Щас пожрём, верняк.
На полянке разложили костёр, чтобы отпугивать диких зверей. Кастилос ушел на охоту — с голыми руками, вооруженный одной лишь вампирской силой и скоростью. Ирабиль и Роткир сидели, глядя в огонь.
— Слушай, — толкнул И неугомонный Роткир. — А каково это…
Она вздрогнула. Подумалось вдруг, что он спросит, каково это, когда из-за тебя сожгли целый город, перебили несколько тысяч людей. Молодых и старых, детей и взрослых, плохих и хороших… Но Роткир умудрился её удивить:
— Каково это — быть принцессой?
— Чего? — выпучила на него глаза Ирабиль.
— Ну, вот просыпаешься ты за полдень, спальня — что твой Варготос размером, и всё из золота. Потянулась, встала, напялила золотое платье…
— Погоди, ты что сочиняешь? — возмутилась И.
— Ну, так я ж не знаю, вот и спрашиваю, — не смутился Роткир. — Я ж раньше с принцессами — ни-ни. Они, бывало, целым табуном под окном выстроются, да все канючат: ну Ро-о-о-откир, ну пошли погуля-а-а-аем, ну в Кармаи-и-и-игс! А я им: а ну, пошли вон, окаянные, занят я, шашни с вами крутить. Тут воровать надо, рук не покладая, а они — «погуляем».
Шутку Ирабиль уже по привычке пропустила мимо ушей. Ею вдруг овладело возмущение:
— Во-первых, спальня не из золота. Ну, там были золотые украшения везде, но не так много.
Тут она запнулась. Вспомнила гостиницу в Варготосе, дома в посёлке старателей. Нигде не было украшений из золота. Как объяснить Роткиру, что они ничего не значат? Ему, который, утянув золотой завиток от рамы зеркала, смог бы месяц жить безбедно?
— Потом расскажешь, где покучнее, — кивнул Роткир, видимо, пришедший к тем же мыслям. — Ну, как доберемся. Мне просто любопытно.