Солнцеворот

Криптонов Василий Анатольевич

— Не знаю, — сказал Кастилос.

«Вечно», — сказал Аммит в памяти принцессы.

«Вы сможешь терпеть голод вечно, если захотите. Но я не собираюсь отбирать у вас вечность на это испытание. Я всего лишь хочу, чтобы вы продержались сутки. Когда опять взойдет солнце, я вернусь и хочу гордиться вами».

Он закрыл дверь. Принцесса осталась одна в глухой комнате замка. Ей было десять лет, её сердце не билось. Полночи она под руководством Аммита отрабатывала трансформации и огонь. Обычно Аммит то и дело подсовывал ей пробирку с кровью, но не

сегодня. Сегодня он выяснял пределы её сил — и не обнаружил. Лицо принцессы бледнело, глаза пылали ярче пламени, но по команде она превращалась в волчонка, в летучую мышь, в туман. По приказу зажигала огонь, который испепелял её силы. Наконец, Аммит удовлетворился увиденным и привел её сюда.

Пустая комната без окон, где ребенку предстояло провести сутки. Голодному ребенку.

Впрочем, комната была не совсем пустой. В ней, например, было кресло и была кровать. А ещё — круглый столик посередине. На столике горела свеча, и её огонек отражался в стекле пробирки. Бронзовая голова дракона, венчающая сосуд с кровью, казалась живой из-за игры теней. Она корчилась и гримасничала, будто смеялась над принцессой: «Ты и минуты не выдержишь! Ты ведь так голодна, так жаждешь…»

Ирабиль фыркнула и отвернулась, сложив на груди руки. Постояла так. Потом походила вокруг столика, демонстративно не глядя на пробирку.

Она не знала, сколько времени прошло. Знала лишь, что свеча догорела, но её собственные глаза полыхали достаточно ярко, чтобы видеть гадкую голову дракона, которая ухмылялась ей в темноте.

Принцесса взяла пробирку и вгляделась в нее. Ну кровь и кровь, ничего особенного! Однако желудок свело судорогой, и палец потянулся к тому выступу, на который достаточно было нажать, чтобы кровь выплеснулась из драконьей пасти. Внутри бушевал пожар, залить который можно только кровью.

Принцесса закатила пробирку под кровать и уселась сверху. Потом легла, попыталась уснуть, но все мышцы до единой были напряжены.

«Да сколько я уже здесь сижу? Лет пятьсот точно!»

А что если про нее забыли? Что если что-то случилось? Быть может, папа разозлился на Аммита и прогнал его, а тот не успел рассказать, куда запрятал его дочь? Тогда она просто глупышка, что не выпьет крови и не вырвется отсюда!

Ирабиль с сомнением покосилась на дверь, обитую сталью на крови вампиров. Аммит называл такую «нерушимой».

Принцесса попыталась сделать проверку — обратиться летучей мышью. Эта трансформация давалась ей легче всего. Но в этот раз не вышло. Значит, снаружи всё ещё день… Но какой день? Пятый? Сто пятый? Или всё же первый?

Пробирка под кроватью мучила ее, и Ирабиль перекатила её под кресло. Легла на кровать и отвернулась к стене. Сама не заметила, как принялась глодать руку. Отдернула её и заплакала. Что-то страшное творилось с ней. Она не могла управлять собой! И не могла исполнить своё желание — это она-то! Та, что привыкла к беспрекословному, мгновенному осуществлению любого каприза.

Принцесса пыталась дышать, без толку наполняя воздухом легкие, но о том, чтобы запустить сердце, не могло быть и речи.

Она металась по комнате, разговаривала сама с собой, рассказывала сумасшедшие истории, смеялась и плакала кровавыми слезами, а потом слизывала капли с рук. Она то и дело пыталась превратиться в летучую мышь.

В какой-то момент она обнаружила, что сидит посреди комнаты, на столе, держит в руке пробирку и таращится в драконьи глаза. Показалось, будто пробирка пуста, и принцесса пискнула от страха, выпустила её из рук. Расстроить Аммита она боялась пуще всего на свете. Аммит был хорошим, и она хотела, чтобы он ей гордился.

Упав на каменный пол, пробирка покатилась к стене. Ирабиль жадно прислушалась к звуку. Нет, полная. Полная!

Когда Аммит открыл дверь утром, на рассвете, то обнаружил висящую под потолком нахохлившуюся летучую мышь. Она зацепилась коготками за почти неразличимую трещинку в камне. В углу комнаты громоздились вещи. Принцесса стащила туда всё, что у нее было: сперва бросила столик, придавила его креслом, а сверху навалила кровать. Аммит расставил мебель по местам. Под столиком обнаружилась нетронутая пробирка. Только борозды от клыков на стекле говорили о том, с чем пришлось бороться узнице.

«Я горжусь вами, ваше высочество», — сказал Аммит и вытянул руку.

Летучая мышь спикировала ему на палец и взвизгнула. Аммит улыбнулся, погладил безобразную голову зверька.

«Что ж… Пойдемте, посмотрим, чем можно вас накормить. А лишь только зайдёт солнце, вы получите столько крови, сколько захотите. Но помните это испытание, помните эту комнату. Здесь вы узнали, что способны вынести, и это знание сделает вас сильнее».

А теперь принцесса испытывала лишь человеческий голод, от которого всего-то приходит отупение и слабость. Но даже в этом боялась признаться, потому что тем, кто шагал рядом с ней, было стократ хуже.

5

— А может, слетаем куда? — предложил Роткир.

Остановивший сердце, он вновь напоминал себя прежнего, и Ирабиль понимала, почему. Никаких чувств — ни ужаса, ни отчаяния, ни боли, ни грусти, — ничего, кроме страсти, которую он ещё не воспитал. Так просто жить и быть самим собой. Если бы не голод.

Роткир и Кастилос шли впереди, плечом к плечу, а Ирабиль тащилась за ними, шагах в пяти. Прошла уже половина ночи, но ни о каком привале речи не было. Ирабиль еле передвигала ноги, но молчала. Что она могла предложить? Развести костер и смотреть друг на друга голодными глазами? Рано или поздно дойдет и до такого, но по своей воле приближать ужасный миг она не собиралась.

— Куда, например? — проворчал Кастилос.

Он обернулся, скользнул взглядом по принцессе и кивнул. Так он делал постоянно, притворяясь, будто проверяет, идёт ли она. Но Ирабиль не давала себя обмануть. Она слишком хорошо помнила, как сидела на столике, глядя на пробирку.