Солнечная буря
Шрифт:
Пес трусливо попятился, но продолжал гавкать так интенсивно, что охрип. Теперь его лай скорее напоминал крупозный кашель.
В доме не было ни крыльца, ни холла. Весь первый этаж представлял собой открытое пространство, и Ребекка, стоявшая в дверях, увидела кухню, столовую, мягкую мебель у огромного камина и впечатляющие панорамные окна, выходившие на метель. В ясную погоду через них наверняка можно увидеть и Виттангиваару, и Луоссаваару, и Хрустальную церковь на горе Сандстенсбергет.
— Он дома? — спросила Ребекка, пытаясь перекричать лай собаки.
— Да,
Последние слова относились к яростно лающему псу. Порывшись в кармане, хозяйка нащупала горсть красно-коричневых собачьих сладостей и кинула на пол. Пес замолк и накинулся на них.
Ребекка повесила пальто на крючок и засунула шапку и варежки в карман. Когда придет пора снова их надевать, они будут насквозь мокрые, но с этим ничего не поделаешь. Астрид открыла было рот, чтобы возразить, но потом снова закрыла.
— Не уверена, что он сможет тебя принять, — проговорила она с кислой миной. — У него грипп.
— Я не уйду отсюда, пока не переговорю с ним, — мягко ответила Ребекка. — Это очень важно.
Пес, который съел все сладости, вернулся к хозяйке и стал обнимать передними лапами ее ногу, продолжая гневно гавкать.
— Прекрати, Балу, — вяло запротестовала Астрид. — Я тебе не сучка.
Она попыталась отпихнуть пса, но он вцепился лапами в ее ногу.
«Боже мой, вот кто командует в этом доме», — подумала Ребекка, а вслух сказала:
— Я нисколько не преувеличиваю. Я буду ночевать на этом диване. Чтобы от меня отделаться, тебе придется вызвать полицию.
Астрид сдалась. Пес и Ребекка, наседающие одновременно, — для нее это был явный перебор.
— Он в студии. На втором этаже, первая дверь налево.
В пять больших шагов Ребекка взбежала по лестнице.
— Постучись сначала, — крикнула ей вслед Астрид.
Веса Ларссон сидел перед большой кафельной печью на пуфике, покрытом овечьей шкурой. На одной из плиток печи было написано нежно-зелеными буквами с завитушками: «Господь — пастырь мой». Это смотрелось красиво. Скорее всего, сам Веса Ларссон и сделал эту надпись. Поверх фланелевой пижамы на нем был махровый халат. Глаза устало посмотрели на Ребекку из двух глубоких впадин, видневшихся над трехдневной щетиной.
«Невооруженным глазом видно, что ему плохо, — подумала Ребекка, — но это не грипп».
— Стало быть, ты пришла угрожать мне, — проговорил он. — Уезжай домой, Ребекка. Оставь нас всех в покое.
«Ага, — подумала Ребекка. — Тебе уже позвонили и предупредили».
— Великолепная студия, — сказала она вместо ответа.
— Угу, — проговорил он. — Архитектора чуть инфаркт не хватил, когда я сказал, что хочу вощеный деревянный пол. Он возразил, что такой пол в одно мгновение будет испорчен красками, тушью и всем прочим. Но именно таков был мой замысел — что от творчества на полу останется патина.
Ребекка огляделась. Ателье было просторное. Несмотря на метель и облачность, через большие окна внутрь вливался поток дневного света. Здесь все было прибрано. На мольберте возле одного из панорамных
— Да, знаю, — проговорил он. — Когда наконец-то обзаводишься студией, о какой мечтает любой художник, то…
Он не закончил предложение, а лишь пожал плечами, но потом продолжал:
— Мой папаша рисовал маслом, ты знаешь. Северное сияние, и лопарские деревни, и домик в Мерас-ярви. Ему это никогда не надоедало. Он отказывался от коммерческих заказов, сидел с дружками и закладывал за воротник. Иногда он гладил меня по голове и говорил: «Парень мечтает стать водителем погрузчика, но я сказал ему — от искусства никуда не скроешься». Но сейчас мечты о высокой живописи кажутся мне такими наивными. Оказалось, от искусства вполне можно скрыться, и это не так сложно.
Они молча посмотрели друг на друга. Сами того не зная, они думали об одном и том же — о волосах друг друга: что раньше они были лучше, когда росли свободно и дико, когда было заметно, что стрижку делали друзья-подруги.
— Прекрасный вид, — заметила Ребекка и добавила: — Хотя, может быть, не в данный момент.
Единственное, что можно было разглядеть за окном, — сплошной занавес падающего снега.
— Почему бы и нет? — сказал Веса Ларссон. — Возможно, это самый лучший вид, какой только можно себе представить. Зима, снег — это так красиво. Все упрощается. Меньше впечатлений. Меньше красок. Меньше запахов. Дни короче. Голова отдыхает.
— Что происходило в последнее время с Виктором?
Веса Ларссон покачал головой:
— А что рассказала тебе Санна?
— Ничего.
— Что значит «ничего»? — недоверчиво переспросил Веса Ларссон.
— Мне никто ничего не рассказывает, — сердито ответила Ребекка. — Но я не верю, что это сделала она. Иногда она держится так, будто с луны свалилась, но такого она совершить не могла.
Веса Ларссон сидел молча, глядя через окно на снегопад.
— Почему Патрик Маттссон сказал, чтобы я спросила тебя о сексуальной ориентации Виктора?
Поскольку Веса Ларссон не ответил, она продолжала:
— У тебя были с ним отношения? Ты написал ему открытку?
«Ты написал всякие угрозы, которые потом прилепил на мою машину?» — подумала она.
— По этому поводу ты не дождешься от меня никаких комментариев, — ответил Веса Ларссон, не глядя на нее.
— Ах вот как! Скоро я начну думать, что это вы, пасторы, прихлопнули его. За то, что он собирался раскрыть ваши финансовые делишки. Или потому, что он грозился рассказать твоей жене о ваших отношениях.