Солнечный свет
Шрифт:
Мы так и стояли в темноте минуту или две. Мэл потирал одну из своих татуировок – мельничное колесо – на тыльной стороне левой ладони. Затем он пошел со мной убедиться, что велосипед Кенни все еще на месте и шины не спустили. Затем поцеловал меня и ушел. «До завтра», – и ни слова больше.
По пути в дом я поднялась на цыпочки, чтобы коснуться оберегов, развешанных по периметру крыши над крыльцом. Эти все принадлежали Иоланде. Обереги моей хозяйки были особенно хороши, и я частенько думала спросить, где она их берет – но у Иоланды так просто ничего не спросишь. Я заметила: ее племянница, когда приезжает в гости, тоже вроде бы не спрашивает ничего, кроме: «Я везу девочек в центр,
Я провела пальцами по цветочным горшкам на ступенях – убедиться, что закопанные мной обереги никуда не делись. Гудениев пальцах уверило, что они действуют. Я поправила медальон на двери на лестницу и подняла «отваживающий»
коврик перед дверьми на верхней площадке – проверить, что обереги, встроенные в паркет, не вырваны каким-нибудь неведомым существом или существами. Помахала заговорным свитком, который был обернут вокруг балконных перил, чтобы убедиться, что он еще жив, подула на оконные рамы и почувствовала слабый отклик. Я не люблю заговоры, но не настолько наивна, чтобы пренебрегать добротными основными оберегами, а последние два месяца стала следить за ними еще более тщательно.
Потом я заварила чашку ромашкового чая – запить виски и сыр. Сняла детскую пижаму и надела собственную ночную рубашку. Туалетная бумага выдержала – на оодовских вещах не осталось ни капли крови. Я выложила все еще мокрые вещи в таз, залила водой, добавила мыла. Завтра нужно обработать их в стиральной машине. Впрочем, можно и выбросить их – или сжечь.
Клубнично-красное платье я до сих пор не сожгла. Оно поселилось в глубине чулана. Похоже, я осознала, что не сожгу его, после той ночи, когда оно приснилось мне сделанным из крови, а не из ткани – я вытащила его в темноте, и гладила, и гладила сухую, шелковистую, блестящую материю, ничуть не похожую на кровь. Совершенно не похожую.
Кроссовки можно было помиловать. Реши я что-нибудь сжечь – футболок и джинсов у меня множество, но не стоит жертвовать парой хороших кроссовок, если можно обойтись без этого.
Я открыла настежь застекленные двери, вышла и села на своем маленьком балкончике. Ночь была ясная и тихая, в небе ярко сияла растущая луна.
Когда у Иоланды в кухне завелись мыши, я расставила гуманные ловушки, отвезла добычу на двадцать миль за город и отпустила на заброшенной ферме. Обереги против живой природы пользуются дурной славой: поэтому именно электрический забор кремового цвета не пускает оленей объедать розы Иоланды. А домашний оберег, успешно действующий против мышей и белок, стоил бы почти такие же баснословные деньги, как заговор, позволяющий вампирам ходить под солнцем.
Я не могу убить что-нибудь крупнее комнатной мухи. Я прекратила выносить из дому пауков после того, как прочитала где-то, что домашние пауки после этого все равно погибают. При уборке никогда не трогала заселенные паутины. Не проливала крови во гневе со времен войн на детской площадке в седьмом классе.
Я не ем мяса. Слишком брезглива. Для меня это не более чем мертвые животные. Когда приходит моя очередь накрывать на стол в главной кухне, горячие блюда исключительно вегетарианские. Возможно, это мать так спеленала меня и так промыла мозги, что я стала милой человечной мещаночкой.
Но я разбила этот образ. Разбила, когда превратила нож в ключ, потому что это был единственный способ остаться в живых. Потому что – может, только потому, что лучшего выхода я не видела – я хотела жить. Я перевела взгляд на свои руки, на ладони, сжимающие чайную чашку – будто я вот-вот начну покрываться чешуей, мехом или бородавками – или синеть. Впрочем, в большинстве случаев демонская кровь не делает тебя большим, или сильным, или синекожим – при этом неважно, есть в крови магодельческий дар или нет. Большая доля демонской крови делает слабее или глупее. Или безумнее.
У меня хорошо получалось быть маминой дочкой. Моя жизнь была не идеальна, но у кого она идеальна?
Да, я всегда презирала себя за трусость. Рохля. Ну и? Есть вещи похуже.
А затем как-то ночью мне стукнуло в голову поехать на озеро.
Они начали первые, не я. А я хоть и рохля, но подлецов всегда терпеть не могла. Возможно, если все покатится под откос, я смогу хотя бы хлопнуть дверью напоследок.
Как это изящно, мило, бодро и философски возвышенно – «не люблю подлецов», «хлопнуть дверью напоследок». Я оставалась трусихой, по моему следу шли вампир-владыка и его банда – а я одна, я уже внечеловеческого мира.
– О, Константин, – прошептала я в темноту. – Что же мне теперь делать?
Несмотря на все случившееся, я заснула, как только голова моя коснулась подушки. Впрочем, время для меня было позднее, и я выпила два полных стакана виски. Боевая тревога прозвучала примерно через три часа. Я проснулась на удивление легко и мирно. Обычно для меня приемлемо спать как минимум шесть с половиной часов – и то если в целом я чувствую себя бодро, а я уже давно так себя не чувствовала. Трехчасовой сон не отвечает никаким условиям. Но я села, потянулась и почувствовала себя не так уж плохо. И странное ощущение… как будто, пока я спала, кто-то был рядом. С учетом событий прошлой ночи это должно было вызвать панику, но не вызывало. Ощущение успокаивало, как будто кто-то охранял мой сон. За работу, Светлячок!
Нужно было пошевеливаться бодро, вне зависимости от самочувствия, потому что добираться до кофейни на велосипеде гораздо дольше, чем на машине. Но спешка оказалась излишней. Когда я вышла к гаражу взять велосипед Кенни, на обочине стояла машина – мотор выключен, но включенная мигалка освещала эмблему ООД на дверце и лицо человека, стоявшего под навесом. Пат.
– С добрым утром, – приветствовал он.
– Мы непоедем к озеру сейчас, – отрезала я, разрываясь между возмущением и неверием. – Я собираюсь печь булочки с корицей, овсяный хлеб, печенье и «Масляные Бомбы». А кавалерию можешь вызывать не раньше десяти.
– Само собой. Я знаю, что ты собираешься печь булочки с корицей. И ты наверняка захочешь взять в дорогу несколько штук. Единственный добрый понедельник – это когда праздник, а заведение Чарли открыто. Но мы поняли, что прошлой ночью домой тебя повез Мэл, а значит, этим утром ты останешься всего с двумя колесами и без мотора. А мы не хотим, чтобы днем ты валилась с ног от усталости.
«Согласна быть усталой, но живой», – подумала я. До рассвета еще часа полтора, и раз я стала первой, кто проткнул кровопийцу столовым ножом, то вполне могу стать и первой, сдернутой с велосипеда… Я уже думала об этом, спускаясь по лестнице в темноте. Жизнь в одиночку имеет преимущества в плане оберегания: твои обереги не сбиваются и не притупляются так же быстро, как если вас в доме несколько. Большая семья, у которой много друзей, потребляет оберегов больше, чем Сэддоны – попкорна вечером в понедельник. И если ты не так фантастически богат, что можешь тратить миллионы на заказные обереги, в преграде всегда будут дыры. Человек, живущий, в одиночестве и нечасто принимающий гостей, наверное, может создать довольно хорошую, прочную систему домашних оберегов. Наверное.