Соловей и кукушка
Шрифт:
— Давай, милая. Я зверски голоден. Как волк.
— Ничего не хочешь рассказать? — хмуро поинтересовался тип из спальника, подходя к столу.
А, тот самый… с бородкой-топориком. Помню.
— Сейчас? Не хочу. Я не жрамши.
«Топорик» поморщился:
— Давай говорить, как культурные люди.
Дафна, видимо окрылённая «лаской» любимого, бросилась к очагу, разлила в две миски еду из кастрюли и поставила их на стол, а затем даже раздобыла ложки. Села напротив конокрада и стала пожирать его глазами.
— У нас
Я тоже стала есть. Это было обычное баранье рагу, немного пересоленое.
— Ролдао Кровавые Руки? — хмуро уточнил «Топорик»
— Угу.
«Как точно», — вяло подумала я.
К столу подошли ещё трое ребят и строгая девушка с причёской настолько гладко зализаной, что я, сидя, так и не поняла: брюнетка она или блондинка.
— Один упырь сменил другого. Какая нам разница? — проворчал мальчишка лет шестнадцати, чья голова на манер Дафны тоже была перевязана алым платком.
— А товарища Соловья когда ждать? — холодно поинтересовалась гладковолосая.
— Ну не скажи, — фыркнул Волк, продолжая со скоростью зверя поглощать пищу, — новый упырь поупыристее будет. А вот сама бы и спросила, когда его ждать. Товарища.
На скулах гладковолосой вспыхнули нездоровые алые пятна.
— А к девушке как обращаться? — поинтересовался ещё один, которого мне почти не было видно из-за парня в алой косынке.
— Кукушка, — устало ответила я.
Почему бы и нет? Придумывать что-то новое у меня просто не было сил. Я наелась и отодвинула миску, чувствуя, как тяжелеют веки.
— Это та что ли, что своих кукушат в чужие гнёзда подкидывает? — по-змеиному прошипела гладковолосая.
— Это та, что кукует красиво, — хмыкнул Волк. — Идёшь по лесу, а тебе ку-ку. Типа «здравствуй». И сколько лет проживёшь предсказывает.
— Тупо, — резко ответила «змея».
Мне казалось — я сейчас упаду. Но тут Волк встал и положил руки мне на плечи.
— Если она тут у вас дух испустит, товарищ Соловей не поймёт. А Соловей, который чего-то не понимает, бьёт больно. Куда девчонку положить?
— К себе и положи, — спошлил кто-то, — одну по левый бок, другую — по правый.
— Заткнулся бы ты, Мар, — устало бросил ему Волк.
— Мы не были готовы к… гостям, — процедила ревнивая Дафна. — У нас нет лишних спальников.
Видимо, «гости» у них было ругательным словом. Что Волк, что вот — Дафна.
— Ты хоть скажи: кто она и зачем, — бубнил «Топорик».
— Кукушка Ктотовна она, — бросил Волк, — а зачем спроси зачемочку, чтобы раззачемила. Ладно, товарищи, бывайте.
Он подхватил меня, перекинул через плечо и направился к выходу.
— Ты куда? — вскрикнула Дафна.
Волк обернулся на пороге:
— Неласковые вы, — заметил. — Пошёл я от вас. Расстелю под собой росу, накроюсь зарёй, а под голову положу месяц ясный. Бывайте.
Он вышел в коридор, и тотчас в дверь врезалась миска и разлетелась на осколки. Волк рассмеялся.
— Видала? — спросил у меня. — Тяжкое это дела — любовь. Ага.
Парень поднялся по деревянной лестнице наверх, толкнул люк, и мы оказались на просторном чердаке, заваленном сеном. Волк аккуратно уложил меня прямо в душистые травы, надвинул на люк что-то тяжёлое, тёмное, причудливой формы. И стал раздеваться. Я тупо посмотрела на него. Мыслей в голове не было вовсе. А затем меня вырубило.
Утром я проснулась поздно, села, чувствуя, как ломит ноги. Косые лучи яркого солнца падали через слуховое окно, но вчера Волк положил меня так, чтобы свет мне не помешал. Я поднялась, сбросив с себя какое-то старое клетчатое одеяло. Перетянула волосы, попытавшись расчесать их руками. Стянула штаны и надела светло-серую юбку.
Где я? А, главное: зачем я здесь? Возникло ощущение неприкаянности, неуюта. Я спаслась от дона Смерти, но потеряла имя, любимых людей и дом. Я — никто. Кукушка.
Я нашла люк. Вчерашнее нечто причудливой формы оказалось большим баком, с большой стеклянной бутылью, лопатами и вилами внутри. Но он уже был заботливо отодвинут в сторону и не помешал моему спуску.
С трудом передвигая ноги я, наконец, спустилась в прихожую. В кухне-столовой-спальне кто-то чем-то гремел, но я не стала туда заглядывать, хоть и чувствовала голод. Это были совсем чужие мне люди, совершенно мне не симпатичные. Да и я им была не симпатична.
Криштиан, зачем ты меня сюда послал?
Криштиан…
Я вышла на улицу. Хотелось плакать. Навалилось нечто плаксивое, саможалетельное.
Наверное, мой принц погиб в ту ночь…
Как смелая Алессандра…
Как несчастная Ника…
А Марсик сошла с ума. Да, с ума она сошла ещё в тот момент, когда ради ничтожных амбиций решила продать дочь, но… Всё равно сердце грызла тупая боль.
Я находилась на территории разрушенного замка. Возможно, его уничтожили во время освободительных войн в эпоху вольных капитанов. А может даже раньше. Стены вокруг почти не было, лишь какие-то осколки, выщербленные временем и увитые плющом. Лучше всех сохранился каменный домик, который единственный и был обитаемым. Я прошла по потрескавшимся ступеням, заросшим травой и кустарником, в зияющую брешь, где прежде, по-видимому, были парадные двери.
Своды давно рухнули, и сейчас крышей замка было лишь небо. Я шла по каменным коридорам, перепрыгивая с балки на балку там, где некогда были деревянные полы, сгнившие до состояния земли. Но даже там, где полом служили каменные плиты, поднимались деревца, разрушая и ворочая камни. И я вдруг подумала, что этот замок похож на мою жизнь.
Впереди зияло огромное… Окно? Нет, для окна слишком огромно. Похоже когда-то замок окружала открытая колоннада, и несколько её арок всё ещё смотрели на город внизу.