Соловьи не поют зимой

Кравцова Марина Валерьевна

— Родной мой, спасибо, — Надя ласково погладила дракона по щеке. — Но с тобой правда всё будет хорошо? Сможешь прямо сейчас отправиться в путь? Подожди ещё чуть-чуть… не двигайся.

Она вновь обернулась соловьём, Инчэн увидел, что птичка блестит и серебрится, по ней проходят сполохи волшебного света. И Надя запела…

Это была не просто песня соловья — чистая живительная магия. Дивной красоты созвучия омывали душу Инчэна, как струи родника с живой водой, проникали в него и нежно гладили изнутри… Конечно же, Надя не могла заменить его жемчужину хрустальными горошинами своей песни, но она стремилась убрать отголоски боли, заполнить все пустоты, увеличить его силы… и наконец — отдать

ему частицу себя, укрепляя созданную им связь.

Инчэн понял, что это сродни Песни очищения сердца, и сел в позу лотоса, чтобы потоки духовной силы распределялись равномерно. Вместе с тем его жемчужина оказалась окружённой волшебными светлячками. Они сияли, бросая отблески на прозрачные кристаллы, и Надя осознала, что её магия окутала защитой это новое сокровище, которое будет отныне храниться в ей гнёздышке. Как она поняла из слов возлюбленного, жемчужина молодого дракона не привлечёт столько внимания, как та, древняя, украденная, и все же… С пропажей кулона это место доступно теперь не только ей, Соловушке, и тем важнее, что она покрыла жемчужину не просто защитой — любовью.

Песня смолкла, и Надя снова стала девушкой.

— Единственное место, где я могу петь сейчас соловьем… — вздохнула она. — Я покидаю его с горечью, но и с восторгом от того, что ты сделал. И всё горит у меня внутри. Я готова лететь.

Инчэну стало немного грустно, когда дорогая его сердцу пташка перестала петь.

— Всё в порядке, и тебе спасибо, любовь моя. Твоя поддержка бесценна, — он поднялся на ноги. — Нам пора. Кстати, как высоко ты можешь летать?

— Повыше обычных соловьёв. Десять тысяч метров? Наверное, где-то так… Этого мало?

— Нужно взлететь над облаками, чтобы я смог принять полную форму. Таким маленьким, как я добирался сюда, мне долго не продержаться.

Он вновь проверил след и добавил:

— Воровка движется в сторону Китайской границы. Нельзя допустить, чтобы жемчужина попала в клан Имуги или к кому-то ещё. Раз ты готова… идем.

Глава 10

Резко вырванная из бесконечного безрадостного сна, подобного отголоску смерти, Яника открыла глаза — тёмно-синие, студёные, как зимняя река. Села и осмотрелась. Как уснула она много веков назад на крыше затопленной избы, так здесь же и проснулась. Медленно, очень медленно возвращалось осознание себя.

Деревушка, давным-давно невесть за какие грехи ушедшая под воду, ставшая потом обиталищем речных мавок, наполнялась призрачными звуками, глубокими вздохами и стонами — это младшая нежить пробуждалась, пока ещё растерянная, непривычно робкая.

Но не такой была Яника. Мысли её и воспоминания спутались, словно водоросли, но разум, холодный и острый, расплетал их и слагал одно к другому. Так расплетала она когда-то тяжёлые медовые косы…

Единственная дочь знатного, спесивого Угличского боярина уродилась красавицей и умницей. Но разбаловали её родители, мамки и няньки с ранних лет. Повзрослевшей девушке уже мало было подчинения прислужниц, мало золота и самоцветов, которыми её щедро осыпали. Боярышня грезила другой властью, другими богатствами. Вскоре спуталась с лесной ведьмой, научилась призывать нечисть, наводить морок и порчу. И сама стала тёмной колдуньей. Люди ненавидели её теперь и страшились. Отец с матерью спохватились, да поздно.

С ранних лет привыкшая, что все ей льстят и угождают, Яника радовалась, что теперь слабые духом готовы бежать от неё без оглядки. А сильных она ловила на гордыне и похоти, соблазняла, подчиняла, обволакивала то лестью, то притворной покорностью — и добивалась всего, чего хотела, губила без стыда и без жалости. Насмотревшись на льстецов и лицемеров, Яника с детства

не верила в чистоту души, презирала доброту как слабость, над любовью смеялась. Пока не полюбила сама.

Какая такая надоба занесла её на собственную погибель в сельцо на Волжском берегу, которого она и названия-то не запомнила? Повстречала там боярышня сына местного священника, тихого и светлого, как ясный месяц… и пропала. Позабыв про гордость, про знатность свою и тёмную власть, красавица сама пришла в ночи к юному поповичу и умоляла разделить её любовь, клялась, что бросит колдовство, очистит душу покаянием.

— Всё бы я сделал для тебя, — печально ответил ей Григорий, — и уж тем паче, чтобы отвратить от дел нечистого. Но то, о чём ты просишь, — не могу. Есть у меня уже невеста. Обещался ей, Богом мы связаны…

И тогда любовь обернулась ненавистью. Яника решила выждать, придумать месть пострашнее. А тем временем попович, запавший ей в сердце, сам уже принял сан, и его молодая жена была на сносях.

Вызвала Яника удельницу — чёрную, мрачную, с длинными растрёпанными волосами до пят, послала к попадье и велела изуродовать ребёнка в её чреве. Обернулась злодейка сорокой и полетела выполнять волю хозяйки. Но жена священника была женщиной доброй и мирной, а к чистым душам нежить не приблизится. Да и ангелы-хранители, видать, не дремали.

И что бы ни замыслила Яника, ничего у неё не выходило. Тогда она решила больше не мудрить. Отца Григория, который из мыслей у нее не выходил, выследила глухой ночью, когда тот возвращался домой, исповедав умирающего. На всех, кто мог помешать, натравила безликих блазней, чтобы отвели глаза, а сама вонзила любимому острый нож в сердце.

Но с тех пор не было ей больше жизни на этом свете. Тоска навалилась такая, что впору выть диким зверем — громко и беспрестанно. Не могла колдунья поверить, что нет его уже здесь, что своими руками сотворила она вечную разлуку.

Всё время чудился Янике убитый ею молодой священник, смотрел ясным взором, без укора, но с грустью. Никакое колдовство не помогало. И не выдержала ведьма, бросилась в Волгу с крутого берега.

Не приняла её смерть. Обернулась Яника мавкой. Посинели как лёд большие светлые глаза. Зелёными, словно трава, сделались медовые волосы. И река стала домом новоявленной нечисти. Отвергнув всякую возможность спасения души, Яника принялась лютовать пуще прежнего. Собрала вокруг себя таких же мавок, только совсем ещё юных и глупых, и те поклонялись ей как божеству. Сколько неосторожных мужчин, женщин и детей заманили они в речные глубины! Сколько пригожих неразумных молодцев, устремившихся в их объятья, обрекли мёртвые девицы после пылких ласк на мучительную смерть.

Так мстила Яника за безответную любовь всему роду мужскому.

Вскоре совсем распоясалась нечисть близ Углича. Даже аспиды, почуяв, как пропиталось всё вокруг недобрым духом, свили неподалеку гнездо. Люди дрожали от страха, нечистый радовался, а ангелы плакали. И было так, пока в то самое сельцо, с которого всё и началось, не прибыли новые хозяева.

Ещё не видя их, Яника почувствовала неладное. Сама вышла из Волги во внеурочное время — не было середины лета — чтобы взглянуть на урождённую Угличскую княжну и её мужа-чужестранца. И увидела колдовским своим зрением такое, что поняла — пропала её власть и сила. Не человеком оказался новый владелиц здешних земель — огромным змеем, и подобных не знала Русь. Сиял в нём свет, прогоняя тьму. Был он грозен и блистателен, а в человеческом облике — так хорош собой, что если бы сохранилось у хозяйки мавок живое сердце — разбилось бы от новой любви. А так… только обольстить небесного дракона могла пытаться Яника. Но не тягаться ей было ни с ним, ни с его женой-соловьём.