Соловьиная роща
Шрифт:
Владимир Сорокин
Соловьиная роща
повесть
– Ну, он парень боевой, - проговорил Сергей Трофимыч, вытирая тряпкой вымазанные соляром руки.
– У них вся бригада такая - огонь ребята! За год шесть норм перекрыли! Ты у них в общежитии не был?
– Был, - улыбаясь, кивнул Колосов, застегивая рубашку.
– Я везде был... хотите чаю? У меня полный термос.
– Спасибо, Сережа, - тряхнула кудряшками Краснова, выжимая мокрый купальник.
– Между прочим, у меня к вашему домашнему чаю есть печенье. Возьмите там в сумке... в салфетке завернуто...
Колосов
– Ба! Мишка приехал!
– пронзительно закричал выбежавший звеньевой, глядя в отворяющуюся дверь.
Ребята побросали рваные снасти, изумленно привстали.
– Закройте к лешему, морозу напустите, - заворочался спросонья Егорыч, кутаясь в линялую медвежью доху.
– Да щас прикрою, не бойсь, - пробасил Коробок, загорелыми руками берясь за люк.
– Это третья, наверное, свищ дала. Там сменщики схалтурили, старыми электродами варили. Завтра переварить заставлю.
– Заставь, заставь, родимый, - умоляюще посмотрела тетя Настя.
– Она ведь не ровен час прокиснет! А весной падали, да кислухи наглотаться, все одно, что яду испить, - смертоубийство, ей богу...
– Она вытерла тарелку и погасила свечу.
– Вот и хорошо, - прошептал лейтенант, спуская предохранитель.
– В темноте им через Тростниковую Мызжилу не перейти. А коль рискнут - пусть гробами запасутся, правда, Леш?
– Правда...
– вздохнул главврач, положив свою тяжелую руку на плечо ошеломленно молчащего Олега.
– Правда. Мы сделали все, что могли. Пойми нас. Мы ведь не боги. А у твоего отца живого места на теле не было.
Олег ткнулся лицом в сладко пахнущий халат главврача и заплакал. Хирург нахмурился, обнял его вздрагивающий затылок:
– Ну, ну, что ты. Ты же боец, комсомолец. Перестань сейчас же.
– Перестать-то можно, знамо дело, - усмехнулся в бороду лесник.
– Да токмо и она жить перестанет, факт. Ведь животное, оно ведь тоже, как человек: и есть ей, и пить, да и радоваться тоже нужно. А на цепи, да в закуте - одно расстройство, да гнет душевный, вот и вся недолга. Так что пущай гуляет, авось не сбегет.
– Это еще как сказать, - полковник одернул китель, встал из-за стола. Выпустить такого матерого преступника под его честное слово, по-моему, безрассудство. В честное слово рецидивиста верить!
– А почему бы и нет?
– пробормотал Соловьев, стряхивая пепел в маленькую костяную пепельницу.
– Я, Федор Иваныч, Витьку Кривого еще с пятидесятых годов знаю. По семеновскому делу он проходил. Парень он, конечно, отчаянный, но... что-то в глазах хорошее есть. Должен вернуться. Я верю.
– А я нет! Нет!
– закричала Полина, отталкивая обнимавшего ее Геннадия.
– Все твои слова и клятвы - ложь! Ложь! Ты год назад мне то же самое говорил, а после что было? Не помнишь?! Так вот тебе, негодяй!
Она звонко ударила его по щеке и выбежала из комнаты.
Понизовый ветерок
Вьющиеся над молом чайки, почувствовав ветер, закричали громче. Окрепший прибой смыл с розовато-белого песка выстроенную Сережкой крепость и унес в море.
Королев отстегнул ремень, устало потер переносицу:
– Фууу... Чего, сели что ли?
– Сели, сели, Виктор Валерьяныч, - улыбнулся Северцев, протягивая ему конфету.
– Берите. Мятная.
– Я сладкого не люблю, - качнул огненно-рыжей шевелюрой Поликарпов.
– Я человек таежный, по-вашему - дикий. Лосятина, медвежатина, грибы - вот моя пища. А конфетки для вашего Сашки приберегите.
– Куда же мне их беречь?
– тепло улыбнулась Зоя, зябко кутаясь в телогрейку.
– Я теперь домой-то не раньше чем через месяц попаду. Со следующим пароходом. Ведь раньше не получится, а?
– Может и получится, - Бендарский цепко пробежал глазами исписанный формулами листок, потрогал свой обвислый ус.
– В нашем деле, Боря, главное, конечно, - интуиция. Но жесткий расчет тоже необходим. Давай-ка вот это просчитаем заново. Мне кажется здесь ошибка есть.
– Да нет тут ошибки, - скупо проговорил Каюстов, - все верно. И в детдоме он был, есть свидетели. И на целину ездил, и на заводе потом работал, знали его там, видели. Не мог же человек просто так бесследно исчезнуть. Так не бывает.
– Бывает, Володя, бывает, - прошептала Лика, гладя жесткие, пропахшие костром волосы Воскресенского.
– Я другой любви и не знаю. Нет ее - другой. Есть только эта - с первого взгляда. Вот она и бывает, милый...
Она наклонилась и поцеловала его в мужественные потрескавшиеся губы.
– Что ты меня как покойника целуешь, - с трудом проговорил Карасев. Мы еще до Берлина дойдем, перед рейхстагом спляшем. Вот увидишь...
Он тяжело с надрывом закашлял, судорожно прижав ко рту перебинтованную руку.
– А ты испей, родимый, легче станет, - наклонилась вперед баба постарше.
– Парное молочко все болести снимет.
– Мою не снимет, - выдохнул Петр, спуская с лавки бледные костлявые ноги.
– У меня такая гадина у грудях свилась - не приведи бог. Чисто порча, как пить дать. И опять же, знаю ведь кто это сделал. Знаю, а молчу. Потому как страстотерпец, истинный христианин... испить, что ль...
Он принял из рук политрука теплую флягу, ненадолго припал к ней, вытер рот рукавом: